Происшествие
Шрифт:
Залоглу повеселел.
— Значит, когда он услышал имя моего дяди…
— Господи! Да просто весь наизнанку вывернулся!
— Сказал бы ему, что не всякий, мол, орех ему по зубам.
— Я так и сказал.
— Ну, а о том, как мой дядька огрел стулом пашу, рассказал?
— Все, все рассказал, не беспокойся.
Хозяин шашлычной принес сверток — бутылку ракы и закуску. Друзья поднялись и вышли.
На улице стояла светлая, тихая ночь. Небо очистилось от облаков. Яркая луна серебрила кровли домов.
Хамза,
Свернули на узенькую грязную улочку, ведущую к рабочему кварталу. По обеим сторонам неосвещенной улочки тянулись полуразвалившиеся лачуги, обнесенные ветхими заборчиками. Дома с темными окнами давно спали.
— Э-эй, аллах! — закричал вдруг Хамза от избытка чувств.
«А-а-л-л-л-ах…» — разнеслось кругом.
Квартал ожил, послышалось покашливание, где-то далеко раздался свисток ночного сторожа.
Гюллю тоже проснулась от этого крика, прислушалась: да, это братец, и опять пьяный. Привяжется по какому-нибудь пустяку, поднимет скандал. Будь проклята такая жизнь! Как сладко она заснула, и вот — на тебе… «Работай, работай, работай. Собаки и те отдыхают, а ты не смей. Только заснешь, как…»
Пьяные голоса приближались. Она снова прислушалась: «Идут. Да их, кажется, несколько человек. Должно быть, опять ведет с собой пьяных дружков. А горланят-то как!»
Гюллю толкнула спавшую рядом мать. Голос брата слышался совсем близко. Мать не просыпалась. Гюллю приподнялась и потрясла ее:
— Мама, мама… Мамочка!
Тяжело вздохнув, женщина открыла глаза, отбросила одеяло и спросонья растерянно посмотрела на дочь.
— Вон, идет твой, — сказала Гюллю. — Я ложусь, просто умираю, так спать хочется. Спросят обо мне, скажи — спит, не буди!
Она упала на подушку и натянула одеяло на голову.
Крик Хамзы под самыми окнами вывел женщину из оцепенения, она соскочила с кровати и, схватив ночник, бросилась к дверям. Мужчины уже колотили в дверь ногами.
— Иду, Хамза, иду!
Она открыла дверь. Слабый свет ночника выхватил из темноты пьяные лица пятерых мужчин.
— Почему так долго не открывала?
Женщина пыталась сказать что-то в оправдание, но Хамза повернулся к ней спиной.
— Заходите, — пригласил Хамза. — Прошу, Рамазан-эфенди!
— Мы всех побеспокоили… — смешался Залоглу, увидев разобранные постели.
— Что значит побеспокоили? Ты, оказывается, церемонии разводить мастер. Что это за слово «побеспокоили»? Кого побеспокоили, эту бабью команду? Будь как дома, не стесняйся, ради аллаха!
Мужчины в грязной обуви ввалились в комнату и сразу же наполнили ее горячим дыханием и запахом водочного перегара. Хамза, заметив спящую сестру, резко повернулся к матери. Мерием боялась сына, как самого аллаха. Она тотчас поняла, чем недоволен Хамза, подошла к постели дочери и стала трясти Гюллю и что-то шептать, так чтобы не слышали гости.
Гюллю была взбешена. Брат,
У Мерием голова шла кругом.
— Вставай, девочка, — умоляла она, — прошу тебя!
Нет, она не встанет, не встанет — и все тут, ни за что не встанет! — Ради аллаха, Гюллю! — не унималась мать, боязливо озираясь на сына. Вдруг Хамза шагнул к кровати Гюллю и одним рывком сдернул с нее одеяло. Вместе с одеялом взметнулся подол ночной рубашки и обнажил на миг ноги девушки.
Залоглу оторопело уставился на Гюллю и уже больше не сводил с нее глаз.
Гюллю соскочила с кровати и набросилась на брата:
— Отдай одеяло! Отдай, тебе говорят!
— Стыдно, — пьяно куражился Хамза, — разве можно при гостях спать. Ну, не стыдно тебе?
— Нет, не стыдно. Отдай одеяло!
— Веди себя как следует!
— Отдай одеяло!
— Ну погоди, я еще поговорю с тобой.
— Говори на здоровье. Он еще будет говорить… Отдай одеяло!
Между ними вырос Решид. Он отнял у Хамзы одеяло.
— Ну-ну, довольно. Ступай-ка, займись гостем!
— Благодари гостя, — прошипел Хамза, — а то я научил бы тебя, су…
Решид закрыл ему рукой рот, предупредив ругательство, уже сорвавшееся было с языка Хамзы. Потом он опустился на корточки возле кровати. Мерием присела рядом. Вдвоем они пытались успокоить девушку. Но Гюллю не унималась. Зачем он поднял ее? Они привели гостей, а ей-то какое дело? Ведь здесь не кабак.
Залоглу как завороженный смотрел на Гюллю. Гюллю укуталась в одеяло и сидела теперь на краю постели, насупившись, не обращая внимания ни на уговоры Решида, ни на мольбы матери.
Какая девушка! — мечтательно повторял Залоглу. — Женщина и должна быть смелой, когда нужно, должна уметь держать оружие, уметь постоять за себя. Эта была именно такой. Такая рука и пистолет удержит и кинжал. Она не покорится. Не станет унижаться. И никакой Хамза ей нипочем…
Все подняли стопки и ждали его. Он взял свою и, чокнувшись, осушил до дна.
Гюллю с нескрываемым отвращением рассматривала сидевших за столом мужчин. «Какой нелепый вид у этого типа!»
Залоглу тоже смотрел на нее. Она презрительно усмехнулась. «А усы-то, усы! Напялил сапоги, пояс, отпустил усы и небось считает себя человеком…»
Но Залоглу не замечал сдвинутых бровей Гюллю, он расцвел под взглядом девушки.
Налив себе стопку, он поднял ее и провозгласил тост за здоровье Гюллю. А когда поднес ко рту, хитро подмигнул ей.
«Чего это он? — подумала Гюллю. — Кому это он моргает? Уж не мне ли? Да кому ты нужен!.. И улыбается-то как противно. Ну и тип! Да ты и ноготка Кемаля не стоишь!» — Гюллю знала много бранных слов и не скупилась теперь наделить ими Залоглу в полную меру.
Залоглу налил себе еще. Он не сводил глаз с Гюллю, истолковав по-своему остановившийся на нем взгляд девушки.