Происшествие
Шрифт:
— Ах вот оно что! — воскликнул Хафыз-Тыква, сообразив, наконец, к чему клонит Залоглу. — Кто же эта грешница?
— Не чужая. Дочка нашего Джемшира.
— Джемшир, Джемшир… Ах, этот вербовщик Джемшир?
— Да.
— Красивая, говоришь?
— Что там говорить, Хафыз. Красивая не то слово.
Залоглу стал рассказывать:
— Сидим это мы, выпиваем в шашлычной у Гиритли: Джемшир, его сын Хамза, цирюльник Решид, надсмотрщик Мамо. Уж уходить собрались, вваливается квартальный сторож. Захотел свою власть показать. Но я-то, сам знаешь, не потерплю! Кричу ему: «А ну, подойди сюда!» А он распетушился.
— Это ты, брат, загнул, — остановил его Хафыз-Тыква.
— Как ты сказал?
— Загибаешь, говорю. Остальное, может, и правда, а тут сбавь немного, тогда поверю…
Залоглу стушевался.
— Всегда ты так. Что бы я ни рассказывал, никогда не веришь. Зачем мне врать? Пришел сторож, после одиннадцати, говорит, запрещено. Слушай, говорю, другим запрещено и нам тоже?
— Ну вот, теперь продолжай.
— Опять ты за свое… Погоди, Хафыз, я тебе как-нибудь покажу, чего я стою! Ты меня, черт побери, в грош не ставишь. Уж если я разойдусь, то могу такое натворить…
— Например?
— Вот возьму, да и уйду, имам [28] ! — разозлился Залоглу.
— Ну-ну, с тобой уж и пошутить нельзя, Рамазан! — примирительно сказал Хафыз. — Зачем живем? Повеселиться, посмеяться — так ведь? И только. Разве к лицу такому господину, как ты, ломать стулья на голове какого-то сторожа — не любимого аллахом раба? Кто он такой? Никчемнейший из никчемных.
Залоглу понравились слова Хафыза и тон, каким они были сказаны.
— Если бы не вмешались Решид и Хамза, клянусь, я бы…
28
Имам — глава мусульманской религиозной общины, руководящий молитвой в мечети.
— Ха… Так, значит, ты не ударил его, а только хотел ударить? Если так — вопросов нет, имаму все ясно. Я ведь подумал, что ты ударил…
Оба заметно захмелели. Залоглу уже не замечал иронии в словах Хафыза-Тыквы. Хафыз, привыкший к мутному дешевому вину, которое торговцы продают стаканами, быстро опьянел от водки и теперь парил в соблазнительных грезах. Он закрыл глаза и мечтал о том, что, если б ему сейчас скрипку, он спел бы песню, или лучше газель!..
А Залоглу все рассказывал… Из того, что услышал Хафыз-Тыква, он понял, что Залоглу влюбился в дочь вербовщика Джемшира и даже намерен на ней жениться. Но парень боится своего дяди, и есть только один человек, который мог бы уговорить его, а именно управляющий имением Ясин-ага. Однако и он рассуждает, как дядя, даже еще более щепетилен в вопросах чести и считает, что «господин не может брать в жены рабыню, не любимую аллахом».
— Ясно, — сказал Хафыз-Тыква, — я понял тебя, юноша.
— Ведь Ясин-ага все для тебя сделает, умрет там, где ты ему прикажешь… — убеждал Залоглу.
— Знаю.
— Уповаю на тебя.
— Выпьем! — предложил Хафыз.
— Выпьем. Но больше не называй меня Залоглу. А то…
— А то что?
— А то и я…
— Будешь называть меня «Хафыз-Тыква»?
Залоглу рассмеялся.
Хафыз-Тыква даже не улыбнулся.
— Называй, если так тебе больше нравится. Я не буду злиться, как ты. На что злиться? Старайся угодить Ясину-ага, —
— Но как?
— Что значит «как»?
Залоглу задумался:
— Я и так с первого слова исполняю все его прихоти, книги ему читаю…
— Вот-вот! — поддакнул Хафыз. — Это очень важно. Пойдешь в город, купи книжку из тех, что ему нравятся. Старайся умаслить его, угодить…
— А ты что будешь делать?
— Ты в мои дела не вмешивайся, я свое дело знаю.
Он взял бутылку, налил себе и выпил одним духом.
VIII
Три дня спустя Хафыз-Тыква пришел в имение. Он нашел управляющего в амбаре. Веяли семена кливлендского хлопка для весеннего посева. Хафыз-Тыква, заложив руки за спину, степенно остановился в воротах амбара, уверенный, что здесь, как и везде, ему обеспечено должное уважение.
— Бог в помощь! — важно проговорил Хафыз-Тыква. Ясин-ага обернулся, увидел его светлость имама и, забыв о семенах, поспешил ему навстречу. «Неспроста это, неспроста их светлость имам пожаловал в имение в такое необычное время», — подумал он и церемонно приветствовал Хафыза.
— Добро пожаловать, господин имам!
— Благодарю.
Ясин-ага, сложив перед собой руки, вопросительно смотрел на имама, ожидая его приказаний. А Хафыз потупил задумчивый взгляд в землю и покусывал губы.
— Пожалуйста, пройдемте в мою комнату! — предложил Ясин-ага.
Батраки, веявшие на ветру деревянными вилами семена хлопка, бросили работу и смотрели на них.
— Рамазан здесь? — спросил Хафыз-Тыква.
— Нет. Пошел в город… Вам что-нибудь нужно? Хафыз-Тыква с опаской огляделся по сторонам.
— И Музафер-бея тоже нет дома?
— Нет.
— Когда вернется?
— На днях должен быть. Что-нибудь случилось? Хафыз-Тыква тяжело вздохнул.
— И не говори, Ясин-ага! Ужасно, просто ужасно! Ясин-ага тревожно заглянул в глаза Хафыза с немым вопросом.
— Уповаем на всевышнего, дорогой, — сказал Хафыз-Тыква. — Так значит, Музафер-бей скоро пожалует в имение?
— Ждем, должен приехать. Но кто скажет, когда.
Ясин-ага был привязан к этому благословенному человеку… Но что же все-таки могло случиться? Что это за ужасная вещь, в которую имам не желает посвящать его? Ясин-ага хорошо знал, что благословенный имам сторонится дел мирских, занят делами богоугодными. Он изредка заглядывал в деревенскую кофейню, забирался в уголок и, перебирая четки, не торопясь потягивал кофе. А сегодня Хафыз прежде всего спросил о Рамазане. Значит, дело связано с Рамазаном. Ну, а что ужасного мог натворить Рамазан? Курил гашиш, проигрался в карты, приволокнулся за какой-нибудь юбкой? Все это давно известно. И уж совсем непонятно, зачем скрывать это от него, Ясина?
— Пожалуйте в мою комнату, выпьем по чашечке кофе, — предложил Ясин, беря имама под руку. Хафыз не сопротивлялся.
Управляющий имением ютился в крошечной, в одно окно, комнатушке — той самой, где он жил еще при отце Музафер-бея. Служанка Гюлизар, приходившая в имение, когда наезжал Музафер-бей, несколько раз в день подметала здесь, убирала постель Ясина-ага, наводила в комнате порядок.
Они остановились у дверей. Ясин-ага повернулся к каменному господскому дому и крикнул:
— Гюлиза-а-а-р!