Происшествие
Шрифт:
— Куда вы пойдете? Ложитесь здесь, — предложил Хамза.
Залоглу с удовольствием остался бы, но Решид уже разбудил Мамо. Они попрощались.
Светало. Решид, Залоглу и Мамо молча шли по грязным улочкам квартала.
— Может, зайдем ко мне в цирюльню, — предложил Решид, когда они вышли на главную, мощенную брусчаткой улицу.
— Чего там делать, в твоей цирюльне? — неуверенно спросил Залоглу.
— Посидим. Рядом есть кофейня. Выпили бы чайку, кофе, а заболит голова, так можно и молочка… Не все ведь ракы хлестать.
Они направились к цирюльне Решида.
Залоглу
Маленькая кофейня по соседству с цирюльней Решида была битком набита извозчиками. Они пили чай, кофе, курили, пуская к потолку клубы дыма, неповоротливые в своих черных плащах и высоких резиновых сапогах.
— Чего это ты, дядюшка Решид, в такую рань поднялся? — крикнули из кофейни.
Решид снял замок и с шумом поднял жалюзи.
— Так уж надо… — бросил он, входя в цирюльню. За ним последовали Залоглу и Мамо.
Кто-то сказал:
— Какие могут быть дела у Залоглу с Решидом?
Но никто из них не мог этого понять. Что за дела могут быть у племянника крупного помещика Музафер-бея с каким-то цирюльником Решидом.
— И что за народ у нас! Чего только не придумают, о всемилостивый аллах.
— А что?
— Да вот вчера. Заглянул я в кофейню «Джамлы». Собрались шоферы, играют в карты. Пришел этот тип. Разодет в пух и прах: сапоги, галифе, пояс и все такое прочее. Покрутился между столиками и ушел, должно быть, своих кого искал. Так чего только не несли о нем, когда он ушел. А в лицо ведь ни слова не посмели сказать, черт возьми!..
— Это понятно, сын мой, — вмешался в разговор кто-то постарше. — Кому хочется лезть на рожон! Ну, как он услышит?!
— Услышит. Что он, повесит что ли?
— Расскажет своему дяде.
— О его дяде ничего не скажешь. Мужчина что надо. Как только новенькая какая в баре появится, сначала к нему в имение везут.
— Это все мелочи. Вот, говорят, в Европе он пораспутничал. А сколько денег промотал в карты!
— Ну разве это хорошо? Набивать карманы гяуров нашими деньгами?
— Хорошо ли, плохо — набивает, и все тут! Тебе-то что?
— Удивительно все-таки…
— Чему же тут удивляться? Ведь он не зарабатывает деньги своим горбом, как мы с тобой. А что легко достается, легко и тратится. А вы работайте, Мемед, Хасан, Али, Айше, Фатьма…
Сухощавый извозчик, развозивший по пансионам женщин с клиентами, сказал:
— Как — то заходит этот тип в бар…
— Кто? Залоглу?
— Ну да! А то кто же? Садится он, это, за столик…
— И, должно, так же разодет?
— Точно! Сапоги, штиблеты, на голове береты… Сидит, пыжится, а гарсоны его не замечают. Он стучит вилкой по тарелке, гарсоны опять не обращают внимания. Тогда он разгорячился, кричит: «Эй, вы!» А те — ноль внимания. Ух, как
— Все правда, а вот тут приврал! — весело зашевелилась кофейня.
— Ишь, черномазый… Не бьются, значит, и все тут?
— Какое там! Не только не бьются, а каждая тарелка подпрыгнула: «хоп» — и опять на стол!
Снова раздался взрыв смеха.
VI
Залоглу вышел из цирюльни Решида около девяти часов. Солнце было уже высоко, и его жаркие лучи приятно грели спину, успокаивали. Залоглу мечтал только об одном — добраться до постоялого двора, где он ночевал, когда бывал в городе, броситься в постель и спать.
Залоглу так и не решился посвятить Решида в свои планы. И не потому, что стеснялся или боялся. Просто он не знал, как отнесется к этому дядя. Музафер-бей не возражал против женитьбы племянника, но при этом безусловно имелась в виду «девушка из благородной семьи, честная и порядочная», а Гюллю была «фабричной девчонкой, которые растут среди мужчин и чего только не набираются».
Залоглу вошел в свою комнату и повалился на кровать. Он видел ее стройные ноги, мелькнувшие, когда Хамза сорвал с нее одеяло.
Залоглу сладко потянулся, но тут же помрачнел.
Дядя, дядя! Ну и выбирай себе благородную да порядочную, а в чужую жизнь не вмешивайся!
А что если и вправду попробовать повлиять на него через Ясина-ага? Если Ясин-ага захочет, он всегда убедит дядю. Ясин-ага пользуется у дяди безграничным доверием. И не только дядя, сам дед при жизни жаловал Ясина-ага.
В свои семьдесят пять лет Ясин-ага обладал богатырской силой, был напорист и не знал страха. Он мог, поймав змею, хладнокровно обвить ее вокруг руки, мог без страха выйти навстречу пуле. Во время волнений, когда четники схватили деда и, безжалостно избив, собирались бросить в реку, Ясин-ага один ринулся на них. Ему кричали: «Не подходи, Ясин, не вмешивайся! Конец пришел аге. Сейчас мы с ним рассчитаемся». Но выстрелом из ружья он рассеял толпу и, взвалив деда на плечо, принес в усадьбу.
С тех пор дед молился на Ясина. Шагу без него не ступал. Себе одежду шьет — Ясину такую же. Ясин-ага стал правой рукой бея.
Умирая, дед наказал сыну: «Цени Ясина! Доверяй ему, люби его, слушай его, не прогадаешь!»
Так оно и получилось. Музафер-бей передал все дела по имению Ясину-ага, а сам с головой окунулся в удовольствия: Музафер-бей стал завсегдатаем увеселительных заведений Стамбула, Ниццы, Монте-Карло и Парижа. Ясин был опытным управляющим, он хорошо знал свое дело. Он следил за вспашкой и севом хлопка, за окучиванием, за сбором урожая и отправкой готовых тюков на хлопкоочистительную фабрику. Он считал выручку и переводил ее в банк на счет Музафер-бея. А Залоглу с тетрадью и чернильным карандашом в руках бегал как тень за Ясином-ага, скрупулезно вел расчеты с рабочими, а в остальное не смел вмешиваться: Ясин-ага тотчас хмурил свои густые брови.