Проклят и прощен
Шрифт:
Вильмут нахмурился, но прежде чем он собрался ответить, вперед выступил Райнер, также находившийся в числе представителей прихода, и дерзко сказал:
— Это — наше собственное дело, и мы никому не позволим вмешиваться. Ведь господин пастор сказал вам, что здесь, в Верденфельсе, совершенно особенные отношения, и он прав. От Верденфельса нам ничего не нужно.
— Да, нам ничего от него не нужно! Наш пастор прав! Мы обращаемся к правительству! — раздалось со всех сторон.
Взглянув на окружающие его мрачные лица, инженер взял шляпу.
— В таком случае моя деятельность здесь кончена. Попробуйте счастья у правительства! Я предсказываю вам неудачу, а у меня в этих делах большой опыт. Боюсь, что прихожане со временем сильно раскаются, что так бесповоротно отклонили помощь, — и, сделав всем
Его последние слова, сказанные с такой уверенностью, по-видимому, все-таки смутили крестьян, и на их лицах появилось озабоченное выражение; все начали перешептываться между собой, один только Вильмут сохранил прежнее спокойствие. Ответив на поклон инженера со сдержанной вежливостью, он обратился к своим прихожанам:
— Я имею удостоверение нашего высокочтимого епископа, что он употребит все свое влияние для поддержания нашего дела, а его влияние в столице очень велико. Я лично доложу и те причины, которые заставили прихожан принять такое решение, и заранее уверен, что он одобрит их. Если вы раскаиваетесь в своем отказе, то еще не поздно отменить его. Я уверен, что с бароном можно поладить, вы скажете, что здесь вышло недоразумение. Обдумайте еще раз это дело, я не хочу предрешать ваш свободный выбор.
Брошенный им вокруг победоносный взгляд показывал, как обстояло дело со «свободным выбором» и как хорошо он знал своих крестьян. Все с негодованием отказались от помощи барона, никто и не собирался еще раз «обдумывать дело». Если священник взял его в свои руки, епископ обещал свое содействие — они считали дело уже выигранным.
— Если вы остаетесь при своем решении, послезавтра я еду в столицу, — сказал Вильмут, — и надеюсь привезти оттуда решение, что работы начнутся уже в будущем году. До тех пор поручим себя защите Того, Кто управляет стихиями и указывает путь воде. Мы не должны малодушно унывать и сомневаться, после того как Он так долго оберегал нас. Говорю вам: Он защитит и село и нас всех.
В словах пастора слышалась глубокая уверенность, и впечатление получилось поразительное. Крестьяне столпились вокруг священника, бурно подтверждая свое согласие. Каждый хотел еще раз пожать пастору руку, и, когда он наконец отпустил их, все единодушно разделяли мнение старого Экфрида, что их священник — клад, и другого такого не найти.
Вильмут действительно немедленно стал готовиться к отъезду. Не в его привычках было откладывать дело, за которое он брался, что же касается рвения и энергии, то дело не могло находиться в лучших руках.
Он послал в Розенберг коротенькую записку, сообщая своим родственницам о предстоящей поездке, и на следующее утро уже ехал в санях на железнодорожную станцию.
Усадьба Розенберг даже и теперь, когда дом и сад были покрыты снегом, не утратила своего приветливого вида и казалась мирной идиллией посреди пустынного ландшафта. Зимнее солнце ярко светило в комнату Лили, которая сидела у письменного стола и писала письма своим институтским подругам. Она поддерживала еще отношения с институтом, покинутым ею только прошлой осенью, и молодые девушки в письмах, требовавших не менее листа бумаги, еще продолжали делиться друг с другом своими горестями и радостями.
Но получилось как-то так, что в последнее время «институтские подруги» были заброшены, и те слова, которые сегодня так быстро и красиво выходили из-под пера Лили, были обращены не к подруге, а к молодому барону фон Верденфельсу, бывшему ее ревностным корреспондентом. Пауль, естественно, не замедлил воспользоваться полученным дозволением. Он еще на прошлой неделе написал такое отчаянное письмо, что Лили была вынуждена послать ему несколько ободрительных слов. Ее письмо имело успех, и следующее послание Пауля было уже более спокойным, однако автор высказывал настойчивое требование дальнейших утешений; в этом также нельзя было отказать. Одним словом, завязалась чрезвычайно оживленная переписка, которой ничто не мешало. Пауль из предосторожности не запечатывал писем печатью с гербом Верденфельсов, и они попадали в Розенберг под видом невинных писем «институтских подруг». Лили очень нравилась роль утешительницы и ангела-хранителя, и так как она достигла очевидного успеха у барона, у нее возникло убеждение, что ее миссия вообще заключается в утешении
— Ах, это вы, дядя советник!
От этого приветствия он немного поморщился. Сегодня ему было особенно нежелательно, чтобы его приняли как «дядю»; но сердечность, с какой молодая девушка протянула ему руку, несколько смягчила значение рокового слова, и он немедленно приступил к «введению», поцеловав маленькую руку и удержав ее в своей.
Лили ничего не имела против этого. Если этот поцелуй руки не был ей так приятен, как поцелуй молодого барона Верденфельса, то рыцарская вежливость адвоката все-таки была достойна всяческого уважения. Наконец-то он начал обращаться с «маленькой» Лили, как со взрослой, и она пришла от этого в такое восхищение, что даже дружески помогла ему снять пальто. Тогда на сцену явился роковой фрак, потом новые узкие лайковые перчатки, вызывавшие подозрение, и наконец букет, вынутый из бумажной обертки, защищавшей его от зимней стужи. Глаза Лили широко раскрылись от изумления. Когда же Фрейзинг передал ей прекрасный букет из фиалок, ландышей и подснежников, прибавив многозначительно: «Прекрасной фиалке — первые весенние цветы», тогда только Лили начала догадываться, что пятая вариация знакомой темы относит-ся к ней самой. В первое мгновение она была так поражена, что не могла выговорить ни слова. Приняв это за благоприятный признак, Фрейзинг приступил к предложению, делая необходимые изменения соответственно с юным возрастом его теперешней избранницы. Еще несколько раз упомянув о прекрасных фиалках, он наконец попросил руки Лили.
Оправившись тем временем от своего первого испуга, молодая девушка только что собралась громко расхохотаться, как вдруг у нее мелькнула поразившая ее мысль, что ей действительно делают серьезное предложение и что она поэтому должна держать себя, как подобает в подобном случае. Подавив неуместную детскую веселость, Лили с серьезным торжественным видом слушала признания Фрейзинга; когда же он кончил, она с достоинством ответила на «лестное предложение». Это был тот же ответ, который Анна дала ему четыре месяца тому назад и который ее младшая сестра повторила теперь так же бегло, как недавно сделала это с проповедью Вильмута о самоубийстве. Она объяснила жениху, что хотя не может выйти за него замуж, но сохранит к нему глубокое уважение и предложила ему вечную дружбу и благодарность.
— Опять глубокое уважение! — в отчаянии воскликнул адвокат. — Фрейлейн Лили, неужели у вас нет других чувств для меня?
В этих словах звучала такая печаль, что Лили забыла свое достоинство.
— Я очень уважаю вас, дядя советник, — с раскаянием воскликнула она, но он только меланхолически покачал головой.
— Да, я это знаю, это — моя всегдашняя судьба. Ах, с каким удовольствием я отдал бы вечное «уважение» за единственное маленькое, короткое «да»!
Лили словно почувствовала упрек за то, что не могла исполнить его скромное желание; в порыве сострадания она схватила неудачливого жениха за руку, стараясь утешить его.