Проклятье Мира
Шрифт:
Дядя Эл спешно качает головой.
— Это опасно, Ада. Ты не знаешь, но тебя разыскивают. Академия — за вторжение и кражу, армия — за дезертирство и, возможно, помощь врагам. Тебе нельзя показываться в Андроне. Только не со стороны магов.
— Значит, придется открывать портал…
— Лучше открыть его за Андроной, следующая за ней деревня занята оборотнями, и до места боевых действий рукой подать. Но только если ты уверена в том, что тебя не тронут.
Уверена ли я? Не знаю. Касаюсь шеи в том месте, где Мир укусил меня. На мне его метка и запах.
Остаток дня я провожу в доме, не высовываясь. Дядя настаивает на том, чтобы я больше отдыхала и чуть ли не насильно заставляет есть. Я на все соглашаюсь, тайком улыбаясь на его заботу. Я не ценила ее все это время, жила сама по себе, не принимая и не отдавая.
А теперь понимаю, какую ошибку совершила. Он ведь действительно принял меня в семью. Пусть ради своего друга, но принял. Любил, растил наравне с Риной, помогал, учил, воспитывал… Я закрылась в своем коконе боли и не хотела видеть ничего хорошего, что давал мне мир.
— Ада… — он заглядывает ко мне уже поздно вечером, когда я собираюсь ложиться спать. — Я подумал, вдруг тебе будет интересно.
В руках у него письма, перевязанные веревкой. Те, что писал ему папа до того, как идея спасения мира полностью заняла его мысли.
— Спасибо, — я аккуратно беру письма, словно боясь, что они рассыплются в прах. — Я люблю тебя, дядя Эл.
Он обнимает меня, поцеловав в макушку, тихо уходит. Развязав веревку, нахожу первое письмо и начинаю читать. Поначалу папа пишет о тех городах, где бывает, о своих научных работах. Чувствуется, что он горит тем, что делает, пишет часто и много.
Но потом поток писем резко кончается. Примерно в это время он встретил маму, и, скорее всего, опасался, что их отследят. Наверное, он поддерживал связь на всякий случай, чтобы не терять друга, если понадобится его помощь. И оказался прав. Следующие письма коротки и не информативны, некоторые занимают всего полстранички. Папа пишет, как по накатанному образцу. Все хорошо, полностью погружен в науку, изучаю, исследую… Перестал писать, что именно.
Я просматриваю с десяток однотипных писем, пока не натыкаюсь на написанное одиннадцать лет назад. Ощущение, что папа писал обычный отчет, но сбился, увлекшись, и решил оставить, как есть.
“Я изучаю природу магии, Эл, — скольжу я взглядом по рядам ровных строк, написанных мелким разборчивым почерком. — Наконец сумел копнуть глубже, и ты не поверишь, какие открытия меня ждали там… Я не могу рассказать тебе всего, но маги даже не догадываются, какой силой они обладают. Магия — единственный из трех даров, который зарождается внутри. То есть исходит от самого человека посредством веры и создания намерения. Это огромный неизученный пласт, Эл, который может кардинально изменить жизнь всего человечества. Триана оставила себе лазейку в сердца людей, всех людей, Эл… Если то, что я изучаю, подтвердится, это будет грандиозно. Впрочем, пока рано говорить об этом…”
Я просматриваю остальные письма, но больше не нахожу ничего
Когда утром я показываю дяде Элу письмо, он только качает головой.
— Конечно, меня заинтересовало, что он нашел, — поясняет мне, — я писал ему об этом, но он просто проигнорировал мои вопросы.
— У тебя есть мысли, что это могло быть? — я спешно ем, почти не жуя.
— Я не ученый, Ада, только преподаватель, — вздыхает дядя Эл. — Конечно, после этого письма я покопался в научных трудах, но не смог найти ничего, что можно было бы сплести воедино со словами Питера.
— Значит, только он может поведать нам об этом, — вздыхаю я.
В столовой повисает гнетущая тишина. Мы оба понимаем, что разговор с папой, скорее всего, обречен на провал.
— Пожалуй, мне пора, — отставив тарелку, я встаю, дядя поднимается следом, глядя на меня с болью.
Я знаю, он хотел бы помочь, но это не его война. К сожалению, мне придется сражаться, как бы это ни было противно моей природе. И самое ужасное, что сражаться придется с отцом.
Дядя обнимает меня и шепчет:
— Помни, что ты сильная, Ада. И любящая. Банально, конечно, но я всегда верил, что мир спасет любовь. Наивный дурак, наверное…
Я прижимаюсь к нему, гоня мысли о том, что мы можем больше не увидеться. Знаю, что нужно готовиться к худшему, чтобы, если оно настанет, я могла справиться. Но я не могу. Если я только думать буду о плохом, меня размажет так, что не собрать. Я буду верить лучшее. В то, что все-таки любовь спасет мир.
— Пока, дядя Эл, — шмыгнув носом, я делаю в воздухе круг, который тут же начинает искрить. Деревню позади Андроны я никогда не видела, но зато в памяти четко вырисовывается дорога с развилкой на Андрону и Мескалу. Она и появляется в подрагивающем воздухе круга.
— Удачи, Ада, — шепчет дядя Эл, и я ступаю в открывшийся портал.
На перепутье нет никаких деревьев или места, где укрыться, только пыльная дорога с выгоревшей травой по сторонам. Я ложусь на обочине, жмурясь от солнца. Глубоко дышу, надеясь, что скоро станет легче. За полчаса на дороге не появляется ни одной живой души.
Наконец, поднявшись, не спеша иду в сторону Мескалы. Надеюсь на метку, оставленную Миром, но уверенности в том, что все будет хорошо, нет. Вскоре по сторонам от дороги появляется растительность. Вижу вдалеке крыши домов и прибавляю шаг, пропуская опасность. Волк появляется как будто из ниоткуда. Выскакивает прямо передо мной, скаля зубы, с которых капает слюна. Желтые злые глаза смотрят безотрывно, он напряжен, готов к прыжку.
— Я с миром, — произношу срывающимся голосом, отмечая, что со стороны это звучит двусмысленно. Впрочем, оба смысла подходят. — Я истинная Мирвольфа, на мне его метка.