Проклятье Мира

Черника Ника

— Ты сделала это… — в его голосе мешается страх и восхищение. — Сделала то, чего я пытался добиться от Каро несколько лет… Ты вышла за границы…

— Папа, — я делаю шаг к нему, и он дергается, отступая. Вытянув вперед дрожащую руку, я продолжаю: — Я не причиню тебе вреда, слышишь? Мы можем все это закончить. Ты снимешь заклинание с магов, и мы вместе придумаем, как остановить войну. — Я делаю еще шаг к нему, и он остается на месте, не отходит. — Вместе мы сможем, пап. У нас сила

великих, мы сделаем это.

Моя рука все еще вытянута вперед, и, когда папа тянет в ответ свою, я выдыхаю. И в тот момент, когда мы касаемся друг друга, на поляну выскакивает большой черный волк. Я не успеваю никак среагировать, быстрым ловким прыжком он сбивает папу, и тот громко кричит, а следом кричу и я:

— Нет! Нет!

С помощью магии я отбрасываю волка в сторону. Папа лежит на траве, тяжело дыша, зажимая раны на груди и животе. Крови слишком много, слишком. На меня накатывает страх, а вместе с ним злость. Опять! Опять Мир отбирает у меня семью!

Развернувшись, я поднимаю руки, которые тут же вибрируют от магии, фиолетовые волны отскакивают в стороны. Мир оборачивается в человека, несколько мгновений я завороженно слежу, как переливаются звериные мышцы в людские, а потом натыкаюсь на взгляд Мира. Он мог послушать меня сразу. Мог отказаться от помощи папы. Мог сохранить ему жизнь. Но Мир сделал, как всегда, не считаясь ни с кем и никого не жалея.

— Ада… — шепчет Мир, когда я начинаю опускать руки, разворачивая их в его сторону. — Ты совершаешь ошибку…

Мое дыхание больше напоминает всхлипы, грудь разрывает от боли и нехватки воздуха.

— Ненавижу тебя! — кричу я. — Ненавижу! Ты несешь смерть всем, кто тебя окружает!

— Ада! Не делай этого! — сдавленный голос папы заставляет меня замереть.

Я резко сжимаю кулаки и словно только вижу, что происходит: обнаженный Мир, испуганный, злой, перепачканный землей, смотрит на меня. Я чуть не убила его. Чуть не убила, и даже не поняла этого!

Я снова падаю на колени, начиная плакать.

— Ада… — голос папы становится тише, развернувшись, я подползаю к нему, боясь коснуться. Крови слишком много, кожа такая бледная, что в свете луны кажется почти серебряной.

— Он хотел тебя спасти, — шепчет папа, я не могу сдержать слез, запоздало кричу:

— Лекаря! Позовите лекаря! — и снова плачу, понимая, что лекарь не поможет. — Зачем, зачем он это сделал, — раскачиваюсь в истерике.

— Он был прав, — папа медленно отставляет руку в сторону, из рукава опускается на его ладонь клинок. Он отбрасывает его в сторону. — Я бы убил тебя, Ада.

— Нет! — кричу я, мотая головой, — Нет, ты бы никогда не сделал этого!

— Я был во власти Темной Силы, дочка. Она говорила

мне, что делать. А сейчас, когда я умираю, ясность вернулась, и я вижу все в истинном свете. Я чудовище, Ада, я недостоин быть твоим отцом.

— Не говори так, — дрожащей рукой глажу его щеку, шмыгая носом, чтобы не разрыдаться в голос. — Ты был лучшим папой. Помнишь, ты рассказывал мне сказки? И в них всегда все заканчивалось хорошо. А еще мы вместе собирали травы, и ты рисовал мне на лице рисунки цветочной пыльцой…

— Ты лучшая дочь, какая только может быть, — он едва заметно улыбается мне. — И ты сделала то, что не удавалось никому. Ты открыла в себе дар, спрятанный Трианой.

— Что? — я мотаю головой в непонимании. — О чем ты говоришь?

— Ты отразила удар Силы Земли, Ада. Это возможно, только если Триана живет в твоем сердце. Ты вышла за границы, которые люди поставили себе. Я горжусь тобой. Закончи начатое, останови эту войну. Я… — он закашливается, сплевывает кровью, я испуганно сжимаю его руку.

— Не умирай, пап, — умоляю сквозь слезы. — Пожалуйста, не умирай.

— Я люблю тебя, Ада. Мы с мамой всегда будем любить тебя. Прости нас… Мы… — он не договаривает, сначала застывает взгляд, а потом тело обмякает, голова свешивается набок, а ладонь в моей руке становится безжизненной.

Я опускаюсь лбом на его грудь, больше не сдерживаясь, рыдаю в голос, повторяя:

— Папа, папочка, я тоже люблю тебя, тоже люблю.

Только когда моего плеча касается чья-то ладонь, нервно вздрагиваю, оборачиваясь.

Мир забрал одежду у одного из мертвых, и теперь смотрит на меня. В его взгляде боль и сожаление.

— Он держал в руке клинок, Ада, — произносит тихо. — Прости. Я должен был спасти тебя. Инстинкт сработал быстрее.

Я медленно поднимаюсь, покачиваясь.

— Что теперь будет с магами? С куполом? — спрашиваю его.

— Со смертью ведьмы ее чары исчезают. Так что они снова могут применять магическую силу без вреда для себя.

Я качаю головой, пошатываясь.

— Неужели ты этого хотел, Мир? Всех этих бессмысленных смертей? Ради чего? Ради чего, скажи мне?!

Он молчит, и я знаю, почему. Потому что у него нет ответа на вопрос. Оттолкнув его в сторону, я бегу в сторону поля боя, еще не зная, что сделаю, но внутри словно кто-то ведет. Боль, страх, отчаяние, жестокость, злость — вот все, что теперь наш мир. И неважно, первый ты напал, сражаясь за свою свободу, или обороняешься, чтобы ее сохранить. Никому, никому не будет хорошо.

Я начинаю кричать, громко, надрывно, прибавляя ходу, стираю со лба пот, перемешанный с папиной кровью, и кричу еще громче.