Проклятие для Обреченного
Шрифт:
Когда Геарат избил меня вчера, физическое унижение ничего не значило против унижения морального.
Но то, что сделал Тьёрд.
Я плачу, пытаясь как-то соединить разорванную ткань на груди. Слезы оставляют мокрые пятна, но я все равно не могу остановиться.
Я – потасканная дикарка.
Мой народ давно отказался от меня, даже моя мать не смогла защитить меня в доме, который по праву принадлежал мне. А для халларнского чудовища я просто ничто, грязь из-под ногтей.
Но прямо сейчас как никогда сильно мне хочется жить.
Инстинкт,
Дверь снова распахивается, я испуганно отползаю в сторону и вижу перед собой ту же лекарку, которая занималась моими ранами, но теперь вместо мазей и склянок в ее руках большой сверток. Она смотрит на меня сверху-внизу, явно не скрывая пренебрежения, и говорит:
— Господин сказал, чтобы я помогла тебе переодеться.
Я моргаю, думая, что на этот раз от горя у меня все-таки помутился рассудок, поэтому женщина нетерпеливо топает ногой - и я все-таки поднимаюсь, придерживаясь рукой за стену. Пока ковыляю к креслу, где минуту назад сидел Тьёрд, женщина разворачивает сверток, доставая оттуда что-то темно-красное, мягкое, абсолютно нереальное. Потом, не очень осторожничая, помогает раздеться и надевает на меня то, что передал Тьёрд.
Я закрываю глаза, когда ткань мягко скользит по коже, молча сношу резкие движения, пока женщина возится со шнуровкой, с нижними юбками, укладывает мои волосы. Здесь нет зеркала, чтобы я видела, как выгляжу, но даже просто взгляд вниз заставляет сердце замереть.
Дорогая тонкая шерсть из-за моря, бархат, тонкой работы меховая оторочка по квадратному вырезу. И поверх него – меховая накидка ручной работы.
Это слишком щедрая замена моему порванному тряпью, которое халларнка брезгливо сгребает в куль.
Мы спускаемся по лестнице, и Тьёрд даже не пытается скрыть, что разглядывает меня словно ненужный трофей. В его глазах я все равно проигравшая сторона, дурочка, заплатившая гордостью за право жить. И все сразу становится на свои места: это не красивый щедрый жест, это еще одна пощечина. Даже оплеуха. Если бы я согласилась, все это было бы моим.
— Не стоило, - говорю я, становясь рядом с Тьёрдом, уже без страха глядя ему в лицо, глаза в глаза.
Теперь я знаю, что и у унижения есть конечная точка. И я давно оставила ее позади, смирившись с тем, что счет моей жизни пошел на часы. По крайней мере, я пыталась. Но в некоторых вещах рождение звучит громче инстинкта. Видимо, хоть я и стала позором предков, их кровь все еще сильна во мне.
— Я сам решаю, что и чего стоило, - отчеканивает генерал и жестом приказывает следовать за ним.
Наверное, это слабое утешение перед смертью, но уже сейчас я зло улыбаюсь, представляя лицо Намары, когда она увидит меня в этом. Ни одно ее платье, да и все они, не стоят этого роскошного наряда. По крайней мере, я хотя
Правда, учитывая нашу с ней разницу в росте и сложении, остальными «сестра» тоже не сможет насладиться, потому что попросту в них не влезет.
Глава двенадцатая
Я никогда не видела императора своими глазами. В моей голове он был ужасным, огромным и безобразным, противным и мерзким. Потому что воины, которые сталкивались с ним в бою, говорили, будто у него горб, изувеченное лицо и выгнутые внутрь локти. А еще что он слеп от рождения, но эта особенность нисколько ему не мешает рубить головы направо и налево, а, кажется, даже помогает.
Но сейчас, когда Тьёрд ведет меня через притихший зал к своему господину, я вижу перед собой не безобразное чудовище, а высокого широкоплечего мужчину с длинными светлыми волосами и глазами слишком серебристо-голубыми, чтобы в них угадывался цвет. Вот откуда разговоры о его слепоте и россказни, будто родная мать боялась брать сына на руки, и он рос в темноте подземной клетки, где и утратил способность видеть.
Ничего ужасного в халларнце нет.
Кроме, пожалуй, одного.
Он вселяет ужас. Такой же абсолютный, как и его преданный генерал.
Я слышу шепот в спину: кто-то из северян молится за мою душу, сожалеет незавидной участи, потому что по законам пришлых богов я должна показывать ладони с отметинами Избранной жертвы, как будто это величайшее благо, а не старое, как мир, жертвоприношение.
Кто-то зло плюет в спину, потому что со стороны это выглядит так, будто я уже продалась убийце, на чьем клинке кровь многих славных воинов.
Ну и что?
Позор ничего не стоит, если жить с ним осталось лишь до следующего заката.
— Преклони колени перед императором, кхати, - говорит генерал, когда до того остается десяток шагов. – Прояви благоразумие хотя бы сейчас, не усложняй свою участь, потому что если Эр пожелает твоей крови, ты не протянешь и того немногого времени, что тебе осталось.
Мне все равно.
Я останавливаюсь перед императором, на манер северного гостеприимства прикладываю руки к груди и склоняю голову в поклоне. У меня нет для него ни пожеланий здоровья, ни надежд на благосостояние и хорошую судьбу для всех его будущих отпрысков.
— Это она? – глядя как будто сквозь меня, спрашивает император. Я думала, он будет злиться, но на его лице не дрогнул ни один мускул. Как будто тиран знал, что именно так все и будет.
— Да, мой император.
Мужчина скашивает взгляд на мои заклеймённые руки, выкраивает странную улыбку и делает жест, вслед за которым зал наполняется музыкой. Стальная рука укладывается мне на плечо, и ледяной голос шепчет прямо в ухо:
— Там, откуда я родом, строптивую женщину учат покорности плеткой, как дикую кобылу.