Проклятие для Обреченного
Шрифт:
Торульд очень недоволен. Он то и дело зыркает мне за спину, как будто прикидывает, не будет ли проще по-тихому, прямо здесь, свернуть голову неблагодарной племяннице. Будь я не такой важной фигурой в его замыслах – он бы сделал это без малейшего укора совести. Вот только вряд ли и я бы приехала на его зов.
Мы как две змеи, которые кружат друг вокруг друга, разевают пасти, чтобы укусить, но в итоге продолжат шипеть и трясти хвостами, потому что даже один укус погубит обоих.
— Напишешь мне, - бросает Торульд, вышагивая мимо с лицом победителя, которого приложили рожей о камни. – Поглядим, как оно дальше будет.
Я
Нужно поторопиться вернуться до того, как мое отсутствие станет заметным.
Первые дни после этой встречи мне еще кажется, что за мной постоянно наблюдает злая пара глаз, и все время хочется оглянуться, когда Намара оказывается поблизости, но я держу себя в руках. Чаще всего люди выдают свои замысли глупыми промашками: нервозными движениями, кислым лицом, бледными щеками. А мне, если я хочу выжить в этой войне, нельзя совершить даже четверть ошибки, потому что Тьёрд еще раз передумает и возьмет в жены более покладистую и благодарную сестру.
Чтоб ему провалиться!
Глава девятнадцатая
Через неделю, в вечерних сумерках, в злую вьюгу и стонущий ветер мальчишка-смотрящий залетает в замок с криками: «Едут черные собаки!» Кто-то из слуг успевает заткнуть ему рот, но Намара уже вертится тут как тут и усмехается, поглядывая на свою будущею «жертву», словно стервятник, который приметил раненого кролика и уже предвкушает вкус дохлятины.
Баса помогает мне уложить волосы и одеться в домашнее платье, украшая талию тяжелым серебряным поясом с рубинами – еще одним подарком Тьёрда, который нашелся среди множества свертков. Он явно переделан с традиционного северного украшения, потому что именно такие пояса принято подносить в дар будущей жене. Чем богаче дар – тем больше любовь. Такой была бы рада получить любая северянка, даже из Высоких семей. Вот только северные руны перебиты халларнскими темными письменами, и их тяжесть словно пришибает меня к земле.
— Господин будет рад видеть, как ты преобразилась, - восхищенно шепчет Баса, в последний раз поправляя мою прическу, и накидывает мне на плечи белый меховой отрез.
Конечно, теперь я не выгляжу как голодранка. На мне столько дорогих побрякушек, что если продать все сразу, как есть, можно выручить денег на пару боевых коней в полной сбруе. Только радости от предстоящей встречи во мне ни капли. Лишь страх, что проклятый убийца каким-то образом проникнет мне в голову и разведает тайные замыслы.
Я медленно спускаюсь вниз, старясь, чтобы спина была ровнее, чем только что выкованный меч, и до последнего не отваживаюсь смотреть на Тьёрда, который вопреки традициям не ждет меня в пороге, чтобы получить благословение, а уже развалился в кресле около камина, устало откинув голову на высокую спинку. Темные волосы влажными от талого снега змеями стекают вниз, резко контрастируют с мертвенно бледной кожей.
Он выглядит так, словно еще минуту назад стоял на смерть в бою с неравным противником. И когда подхожу ближе, моя догадка подтверждается. Он без доспехов и сорочки, и поверх бинтов, перетягивающих грудь, проступают алые пятна крови. Стальная рука исцарапана и покрыта вмятинами, а на шее, в опасной близости от тугой выпуклой артерии, свежая, еще сочащаяся кровью рана.
— Баса, Ши, - оглядываюсь
Пока они бросаются врассыпную, я пытаюсь вспомнить все, чему меня учили мать и лекарка. Не так уж мало. Достаточно, чтобы зашить раны и не дать чужестранцу умереть от заражения крови.
Или дать, и тогда северная земля вздохнет с облегчением, потому что на этом свете станет на одну тварь меньше.
— Господин мой! – Намара налетает на генерала, словно это она, а не я, получила императорское благословение вскорости зваться его женой. Прилипает, как мокрый лист, заламывает руки и чуть не заливает горючими слезами бледное лицо Тьёрда. – Господин, я не дам тебе умереть! Прочь от него, предательница. Шпионка! Подстилка северных мятежников!
От этой наглости меня сперва пробирает удивление, а потом, когда быстро справляюсь с первым шоком, начинаю быстро «переваривать» ее слова. Подстилка мятежников? Предательница? Намара говорит это, потому что что-то знает или как обычно мелет языком все, что надувает сквозняком в ее пустую башку?
— Пошла прочь от моего мужа, - спокойно и холодно приказываю я. – Не уберешь от него руки – я лично отсеку их самым тупым мечом, какой только найду в этом доме. Клянусь северными вьюгами, что у меня даже сердце не ёкнет.
— Он тебе не…
Она не заканчивает, потому что стальная ладонь Тьёрда вдруг оказывается на плече Намары. Она выкатывает глаза, когда пальцы с силой сжимают его, выкручивают, словно сустав тряпичной куклы. Как будто не человек, а зверь с металлическими зубами выждал момент, чтобы вцепиться в ничего не подозревающую жертву. Мгновение – и генерал каким-то образом поднимает ее над полом. Выпрямляется в кресле, как будто все эти раны и его смертельный вид – всего лишь бутафория, попытка ввести в заблуждение всех нас, а на самом деле он все такая же бессмертная и незнающая боли машина для убийства с клеймом халларнской крови.
— Попадешься мне на глаза – сдохнешь, - без намека на эмоции, злость или предупреждение говорит Тьёрд, прежде чем отправить хрипящую и сучащую ногами Намару в короткий полет.
Она приземляется от удара спиной о противоположную стену, сползает по рыхлым кирпичам и, охая, растекается по полу неопрятной лужей, отдаленно напоминающей человека.
Мне совсем не жаль ее. И не стыдно, что не жаль. Я испытываю глубокое удовлетворение от того, что кто-то, наконец, поставил Намару на место, напомнил ей, что она – никто в этом доме, как бы ей не хотелось обратного.
Я чувствую холод стальных пальцев на своей челюсти, когда Тьёрд разворачивает мое лицо, фиксируя наши взгляды, словно мы нанизаны друг на друга. Он не осторожничает, не проявляет нежность, но каким-то образом я чувствую, что халларнец сдерживает себя, чтобы не оставить синяков на моей коже.
— Ты счастлива?
– Все тем же безучастным голосом говорит он, пока большой палец скользит по моей нижней губе, медленно добираясь до приподнятого в злорадной усмешке уголка губ. Зазубрины на металле неприятно царапают нежную кожу, но я подавляю желание поморщиться, проглатываю потребность поскорее избавиться от его взгляда. Он знает, как подавлять волю. – Может, мне устроить парочку показательных казней? Порку? Четвертование? Какая изощренная пытка порадует мою жену?