Проклятие дома Грезецких. Расследования механического сыщика
Шрифт:
Набрав номер начальника стражи Искрорецка, я переговорил с ним о деле Жоржика.
– Ну что, удалось что-то узнать, Виктор? – спросила отошедшая во время разговора в архив Ариадна.
– Да, похоже, с Жоржиком и правда что-то случилось. Локомобиль служебный, на котором шофер должен был его отвезти домой, так и остался возле конторы. Никто из жителей Жоржика не видел. Он из усадьбы к полуночи ближе ушел, а в городе не так чтобы много мест, в такое время открытых. В Петрополисе его друзья тоже о нем ничего не слышали. Все это странно. Придется разбираться. Я запросил курьера с делом Жоржика. Думаю, к вечеру будет.
Впрочем,
В первом часу ночи я все еще сидел в своем кабинете. Окруженный пустыми кофейными чашками, держась из последних сил, я дописывал бумаги. Не ведающая же сна и усталости Ариадна работала подле меня, продолжая отбивать дробь на печатной машинке, подводя итоги очередного из дел.
Глаза слипались. Руки с трудом держали автоперо. Голова то и дело опускалась на грудь.
– Знаете, Виктор, вам нужно больше отдыхать, – негромко произнесла Ариадна. – Это я здесь машина. А вы человек. В вас замена деталей не предусмотрена.
Ее внезапная забота искренне тронула меня. Я чуть улыбнулся напарнице:
– Да, все в порядке. В гробу березовом отосплюсь.
– Виктор, пожалуйста, на сегодня вам стоит прекратить. Я доработаю бумаги в общем зале. Ваши дела я тоже сделаю. Отдохните. Хорошо? – Ариадна мягко притронулась к моему плечу. – Право, дурно вышло, у вас дел невпроворот, а из-за меня на вас еще и новое расследование повисло. Надеюсь, вы меня извините за это.
Меня поразила нежность касания ее фарфоровых пальцев. Почти человеческая нежность…
В этот момент я все понял. Моя улыбка искривилась, став горькой.
– Продолжаешь изображать человечность, как я и просил? Верно? – Я обернулся к напарнице.
Фарфоровые пальцы машины чуть дрогнули. Рука мгновенно убралась с плеча.
Ариадна холодно посмотрела на меня:
– Естественно, Виктор. Это же было вашим распоряжением. Мне перестать?
– Да, будь уж любезна, – чувствуя горечь, отозвался я. – Глупый спектакль вышел.
– Указание поняла, – равнодушно произнесла Ариадна и, взяв печатную машинку, вышла прочь.
С минуту я смотрел ей вслед. Затем фыркнул и швырнул мундир на стул, отстегнул изрезавший шею жесткий, накрахмаленный воротничок и упал на обтянутую зеленым сафьяном кушетку, не раз уже выручавшую меня в таких случаях.
Закрыв глаза, я начал погружаться в дрему. Ничто не мешало мне. Вокруг были только привычные звуки ночи. За окном накрапывал кислотный дождь. Время от времени издалека глухо били орудия броненосцев береговой обороны, отгонявших заплывших в залив тварей из Северного ядовитого океана. Канонада звучала мерно и успокаивающе и была столь же привычна, как шум винтов пассажирских дирижаблей, плывущих над крышей нашего отделения, или стук колес запоздавших локомобилей.
0011
Мне снился дом, в котором я жил в детстве. Снился старый пудель и строгие лики потемневших от времени
Горели стены. Сыпались искры с потолка. Длинные языки тянулись отовсюду, и от их жара оловянные солдатики падали, оплывали, превращаясь в бесформенную грязную массу.
Кто-то дернул меня за руку, вытаскивая из горящего дома, но сбежать от пожара было нельзя. Улицы полыхали. Огонь стеной поднимался над куполами Небесного града Архангельска. Он вился, танцевал, поглощая один квартал за другим. Я вновь видел то, что случилось более двадцати лет назад. Все так же полыхали дома, все так же вспыхивали взрывы. Зенитные ракеты коммунаров рушились на плывущий в небесах город, а пушечная канонада сливалась с несущимся с колоколен набатом. Тысячи прожекторов били с куполов храмов, и тысячи пожаров поднимались над домами. Ночь обратилась в день.
Пламя было всюду. Даже небо было объято им – там горел императорский флот. Ярче всех полыхал флагман «Императрица Анна Вторая». Могучий четырехбашенный броненосный дирижабль был полностью охвачен огнем, жадно слизывающим с палуб мечущиеся фигурки команды.
Вокруг уцелевших воздушных машин кружили черные тени воздушных кораблей коммунаров. На сцепившихся в абордажной схватке дирижаблях наши матросы отчаянно рубились с закованными в броню солдатами красной лейб-гвардии.
Грохнули новые чудовищные взрывы. Снаряды зенитной батареи коммунаров ударили по скиту святой Есении. Опоры вздрогнули, заскрежетали, и вынесенная за край Небесного града Архангельска платформа рухнула с трехкилометровой высоты, рассыпая по воздуху пылающие бревна и не успевших сбежать с нее людей.
В бегущей толпе я снова увидел отца. Избитый до полусмерти, он висел на руках тащивших его офицеров Тайной канцелярии. Их оружие было обнажено. Впрочем, если бы бегущие в панике горожане узнали бы, что в эту ночь сотворил мой отец, то ни шпаги, ни пистолеты офицеров не смогли бы остановить расправы – немедленной и кровавой.
Прошел миг, отец исчез в толпе. Затем что-то взорвалось в глубине города. Мучительно заскрежетали могучие опоры. Лопнули тросы. Улица небесного града начала крениться. Бежавшие рядом мать и сестра рухнули в черную пустоту.
Образы дернулись, понеслись, рванулись скачками. Улицы, площади, переулки. Крики и огонь. Огонь и крики. Тяжелый сон не желал заканчиваться, так же как не желал заканчиваться лабиринт рушащихся улиц, по которому я бежал. Окружающий меня Небесный град Архангельск смазался, истерся, его проулки стали сменяться то кварталами Петрополиса, то кривыми улочками Искрорецка. Не менялось лишь одно – пламя – оно было всюду.
Что-то настигло меня сзади, рвануло и развернуло к себе. Сам слепой старец Антрацит высился надо мной. Давно мертвый, одетый в вывалянный в угле балахон, он оскалил желтые зубы и властно опустил костяную руку на мое плечо. Затем сильно сжал его. Тряхнул меня. Затем снова. И снова. И снова.