Проклятие дома Грезецких. Расследования механического сыщика
Шрифт:
Наконец чуть подлеченный Бедов был выставлен за дверь. Часы меж тем отбили девять.
Быстро опрокинув в себя стакан остывшего кофе, я принялся подбивать бумаги. Ариадна меж тем листала прибывшее с курьером дело Жоржика, а вскоре нам пришло время идти на планерку.
Кабинет Парослава Симеоновича был полон. Сыщики и особо важные агенты сидели вдоль длинного черного стола. Поздоровавшись с коллегами, мы с Ариадной быстро сели на свои места. Вскоре подле нас умостился и заметно посвежевший после выпитой сажи Бедов. Сцепив руки, он столь ловко изобразил рабочую деловитость, что я даже
Шеф, впрочем, не обращал внимания ни на Бедова, ни на остальных собравшихся. Покуривая трубку, он просматривал какие-то бумаги. Парослав Симеонович был не в духе. Когда все собрались, он поднял на нас глаза.
– Значит, так. Дела у нас из рук вон плохи. Я только что из особняка генерала Асмолова вернулся. Ночью туда ворвался вооруженный отряд. Семь человек. Все с масками на лицах, в одинаковой серой одежде. Вооружены были саблями и крупнокалиберными револьверами. Профессионалы. Перерубили всю охрану, слуг, что на пути встретились, тоже перерезали, да генерала вместе с любовницей прикончили прямо, так сказать, на ложе страсти.
Я присвистнул – про Асмолова я много слышал. Свиты Ее Величества генерал-майор возглавлял роту дворцовых гренадер, что обеспечивали безопасность самой императрицы.
– Революционеры? – спросил я шефа.
Парослав Симеонович задумчиво посмотрел в потолок и закурил, затем кинул мне через стол пару пластин карманной обскуры.
Первое черно-белое изображение запечатлело седого генерала с пышными бакенбардами и его совсем молоденькую любовницу. Зарубленные, они лежали на смятой постели. Крови много, простыни были черны от нее. На второй пластине – стена спальни и большая темная надпись: «Царским собакам – собачья смерть». Ниже подпись – «Рабочая дружина имени Пестеля».
– Кровью написано? – только и спросил я.
Парослав Симеонович кивнул.
Ариадна внимательно посмотрела на пластины обскуры.
– Какое безумие. Я не понимаю этого. – Она тяжело покачала головой. – Как можно провести такую сложную операцию, привлечь столько людей и при этом придумать такую неизящную фразу? «Царским собакам – собачья смерть». Ну что это? Это же не звучит даже. Ну неужели неясно, что, если написать «Царским псам – собачья смерть», это будет уместнее? Да, чем больше я работаю среди вас, тем больше вы, люди, меня неприятно поражаете.
Ариадна осуждающе покачала головой и отложила пластину. Шеф меж тем продолжил говорить:
– Расследование будет резонансное. Убийц любой ценой найти нужно. Заниматься им буду лично я. В помощники мне четверо сотрудников для начала понадобятся.
Я напрягся и почувствовал азарт. Дело представлялось мне крайне интересным.
Парослав Симеонович меж тем оглядел зал, выбирая, кого он возьмет себе на помощь.
– Скрежетов. – Шеф кивнул на иссеченного шрамами секунд-майора с квадратной алюминиевой челюстью и механической рукой.
Шеф принялся оглядывать кабинет дальше.
– Серебрянская. – Тычок трубкой в сторону молодой белокурой дворянки. – Что ж, посмотрим на тебя в деле, уж больно хорошие о тебе рекомендации.
Эту девушку я знал мало. Ее перевели к нам из Москвы Огнеглавой в ту пору, когда мы с Ариадной занимались расследованием
Парослав Симеонович меж тем помедлил, оглядывая оставшихся людей.
– Могилевский-Майский. – Кивок на штабс-капитана с пронзительно-черными глазами и прямо-таки мертвецкой бледностью на лице.
– И… – Парослав Симеонович осмотрелся, по сторонам. – И…
Шеф задумался, выбил из трубки пустую ампулу табачной настойки, вновь осмотрел присутствующих, вздохнул:
– Ну и Бедов. Пожалуй, так.
Внутри меня все упало. Я, конечно, ничего не сказал, не дело было указывать шефу, как ему работать, но, видимо, на лице у меня эмоции выступили достаточно сильно.
Парослав Симеонович повернулся ко мне.
– Виктор, ну что ты на меня смотришь как карась на сметану? Я бы тебя взял, конечно, в команду, но мне доложили, что за тобой теперь дело Кротовихиной. Вот им и занимайся. Еще не хватало, чтоб она мне мозги клевала, пока я убийством генерала Асмолова занят. Сам же взялся, верно? Верно. Какие вопросы тогда? – Сыщик пожал могучими плечами.
– Ну, спасибо, Ариадна, – только и шепнул я напарнице.
Шеф меж тем продолжил:
– Да, и вот еще что, Виктор. Раз уж туда выдвигаешься, заодно изучи дело по пропажам людей в Искрорецке. С этим давно разобраться пора. Уездный исправник его не вытягивает. Помоги ему. Тридцать тысяч человек всего в городе, и десять лет уже ни единой зацепки нет. Свежий взгляд не помешает.
Я кивнул шефу, продолжая с завистью поглядывать на сыщиков, отобранных для расследования убийства генерала.
Как только планерка закончилась, мы сразу же отправились в Искрорецк.
Сегодня в Петрополисе было на удивление малодымно, я мог видеть рельсы на добрых сто шагов, а потому, врубив прожекторы локомобиля, я быстро повел машину вперед.
Миновав Крюковский канал, мы выехали на сверкающую дорогими локомобилями Французскую набережную и оставили позади чудовищный, похожий на возносящуюся к небесам пирамиду, дворец Промышленного совета, возле которого на каменной глыбе стоял стерегущий вход гигантский механический всадник. Дальше открылась вечная, не прекращающаяся вот уже двадцать лет стройка. Мы выехали на Холодную набережную, минуя громаду Зимнего дворца, слепо смотрящую на город заваренными стальными листами окнами.
Показалась Петропавловская крепость, страшащая небеса дулами крупнокалиберных пушек. В каком-то из ее безымянных бастионов был пожизненно заключен отец. Без права переписки и встречи с людьми. Что с ним сейчас, в рассудке ли он и что думает о своем поступке теперь? Я вздохнул, понимая, что, скорее всего, никогда этого не узнаю.
Между тем мы миновали Чугунолитейный мост, и под колесами понеслась Сампсониевская набережная – черная от копоти, прижатая к реке громадами фабрик и бумагопрядильных мануфактур, обросшая прогнившими тушами жилых бараков и дешевых доходных домов, жадно впивающаяся в низкое небо сотнями заводских труб. Дым стал гуще, в его чадной пелене было видно множество безликих фигур рабочих, трудящихся возле верениц стоящих у причалов барж.