Проклятие Индигирки

Ковлер Игорь

– Природу не просчитаешь, – хмыкнул Перелыгин.

– Поэтому миллионы «для галочки» не нужны, ты дай их в нужное время в нужном месте, и я сам твоему Петелину чай заваривать прибегу.

– Скажи, там… – Перелыгин ткнул пальцем вверх. – Не понимают, что, добавив к цене за грамм рубль или два – символическую на самом деле сумму, к реальной цене на золото отношения не имеющую, – с вас снимут хомут убыточности и получат дополнительный металл? Вместо этого болтают об ускорении, выбирают директоров и бригадиров, а добычу душат. – Перелыгин

достал пачку «Мольборо», протянул Потапикову. – Растолкуй, что происходит. Не понимаю!

– Побереги здоровье предпоследнего юкагира, – отказался Потапиков. – И не преувеличивай мудрость наших небожителей. – В черноте его глаз блуждала неуверенность, вызванная напором Перелыгина, которому он не хотел отвечать дежурными доводами.

Он пожал плечами и тоном раздраженного непонимания сказал:

– Вот и я не знаю! Представь: машина с перевала катится, а тормоза почти не держат и коробку вот-вот вышибет.

На улице Перелыгин обогнул серое здание Комбината и побрел ко второму секретарю райкома Колкову.

Раньше Леонид Колков трудился горным мастером на карьере «Первомайский», потом там же – главным инженером. Тогда и познакомился с Перелыгиным. Они легко нашли общий язык. Леонид привлек Перелыгина зашкаливающим градусом критичности. Сразу вывалил кучу недостатков и принялся рассуждать, что с ними делать. Перелыгин, грешным делом, даже заподозрил Колкова в тайном интересе использовать его в своих целях.

Горняки обычно держали рот на замке, особо с малознакомыми людьми. Всюду припрятывались заначки. Планы писались с запасом. Все играли в увлекательную игру: к середине промывочного сезона брали встречные обязательства, потом Комбинат спускал приискам допзадания, потом свое допзадание спускало объединение, и наконец – министерство. Допзадания означали повышенную оплату, в итоге все оставались с наваром: государство – с золотом, люди – с премиальными. Спроси у «золотаря» про мечту, и он, не задумываясь, попросит поработать годик без промывки, впрок.

Такова была горняцкая правда, выстраданная поколениями. И в самые строгие времена «Дальстроя» запасливый начальник, рискуя жизнью, хранил заветный ручеек, который спасал его, когда вдруг требовалось еще золота. А требовалось всегда. Горняцкая память крепко хранила простую житейскую мудрость: запас карман не тянет.

Перелыгин слушал главного инженера, недоумевая, зачем тот толкает его на Комбинат, какие у этого небольшого шустрого мужичка резоны посвящать чужого в приисковые секреты?

Только потом он понял, что Колкову очень хотелось перебраться в Городок, но на его пути в управление Комбината неодолимой стеной стоял сам Софрон Пилипчук, авторитетный и влиятельный главный инженер ГОКа, с которым у Колкова катастрофически не сложились отношения, и он, как умелый охотник заходит на зверя с подветренной стороны, решил зайти со стороны райкома, забраться там повыше и прижать хвост Пилипчуку.

Когда на пороге появился Перелыгин,

Колкову что-то оживленно рассказывал секретарь исполкома Маскитов.

– Ничего про привидения не знаешь? – вместо приветствия спросил Колков. – Объявились. Слушай! А ты не томи, – поторопил он Маскитова.

– Ну, вот… – Маскитов продолжил прерванный разговор. – У жены-то его ночное дежурство в больнице, так эта дура возьми с его телефона и позвони, а на коммутаторе женина подружка. Бряк ей в больничку. Та через пять минут дома. Изнутри – ключ. Звонит! Тихо. Наконец Сергеич спрашивает: «Кто?» «Я, – отвечает, – твоя жена! Соскучилась до невозможности».

– Ты о ком? – недовольно перебил Перелыгин.

– Наш Сергеевич отличился! – зло усмехнулся Колков. – Прокололся, бедолага.

– Самое главное дальше. – Маскитов выпучил глаза, развел руки, как охотник на привале. – Стоит, значит, жена перед дверью, вдруг дверь настежь, а из квартиры баба, замотанная в белую простыню с дыркой для глаз, и мимо вниз по лестнице, – шасть! Сообразить надо было впопыхах-то! – закончил он восхищенно.

Все трое помолчали, представив ситуацию, и расхохотались.

– Тише вы, кони, – шикнул Колков.

– Разгонять пора «телефонку», – покачал головой Перелыгин. – Рассадник драм и сплетен.

– Скоро АТС пустят. – Колков посмотрел на Маскитова. – Ну и кто у нас привидение?

– Раиса, – понизил голос Маскитов, упершись животом в край стола. – Смилякова.

– Красивая женщина, – значительно согласился Колков.

– Не стоило тебе это рассказывать, – с неприязнью поморщился Перелыгин, припомнив, что Маскитов сам когда-то был не прочь приударить за Раисой.

Его покоробило, что Маскитов сплетничал, открыв имя женщины, которая ему нравилась.

«Мы становимся хуже, – подумал Перелыгин. – В замкнутом пространстве Городка это особенно заметно».

Сейчас он ненавидел своего приятеля-гуманитария, родственную душу – Маскитов закончил филологический. Глядя ему в глаза, сказал с едкой улыбкой:

– Ошибочка. Вчера я с Раисой в ресторане до закрытия просидел, сам ее в номер отвел.

– Не сошлось у тебя что-то, Виктор Викторович, – потерял интерес к теме Колков. – Может, и к лучшему. А ты, – переключился он на Перелыгина, – Раису-то в номер, часом, не через дорогу провожал?

Перелыгин промолчал. Маскитов уперся в него растерянным взглядом. Он не мог не верить и знал, что верить нельзя. Сам видел вчера вечером Раису, выбрасывающую белый сверток на помойку. Он еще в своем уме.

– Не расстраивайся, – весело хлопнул его по плечу Перелыгин. – Говоришь, баба в простыню завернулась, умная, значит, баба.

Оставшись с Колковым, Перелыгин рассказал про Петелина.

– Надавил бы ты на прииск, боюсь, ГОК замочалит.

– Не позволю! – Колков нахмурил брови. – Помалкивай пока, пусть грузит, я с кем надо поговорю, поближе к рекорду «выстрелишь», а мы поддержим, никуда не денутся.