Проклятие Ирода Великого

Меженков Владимир

Позже Ирод узнал, что Самея не взял ничего из того, что у него конфисковали. Ирода это ни удивило, ни раздосадовала. Он лишь подумал о том, что хорошо бы иметь своими врагами побольше таких людей, как Самея.

4

Отпустив старика, Ирод из средств, конфискованных у своих состоятельных противников, вознаградил всех римских солдат, принявших участие в осаде и штурме Иерусалима. Не остались без наград начальники легионов, включая Махира, чей срок пребывания в Иудее закончился, но особенно щедро он одарил Соссию. Принимая деньги, наместник Сирии сказал:

– Мы пришли в Иудею, чтобы выполнить приказ Антония. Мы покидаем твою страну, Ирод, с чувством благодарности тебе за твою щедрость. Позволь и мне, прежде чем мы вернемся в Сирию, в знак памяти о нашем пребывании здесь поднести тебе дар, достойный твоего царского сана.

С этими словами Соссий поднес Ироду венец, выполненный из чистого золота.

– Я с благодарностью принимаю твой дар, – сказал

Ирод, – и если у тебя не будет возражений, передаю этот венец в Храм в качестве жертвы Господу Богу, благодаря Которому нам ниспослана победа.

– Венец твой и тебе решать, как им распорядиться, – ответил Соссий.

Расстались они друзьями. Ирод проводил римлян до Самарии, где, взяв свою семью, возвратился в Иерусалим, а Соссий, отправился дальше, в Антиохию, ведя закованного в цепи Антигона, объявленного главным врагом Рима.

Из дальнейших записей Ирода, использованных позже Николаем Дамасским, нам известно, что Ирод запретил кому бы то ни было называть его царем Иудеи до тех пор, пока ему не сообщили, что по приказу Антония Антигон был обезглавлен. Факт казни Антигона подтвержден многими древними авторами, в их числе древнегреческим историком и географом Страбоном. Вот что написал он в своих «Исторических комментариях» [215] : «Привезя иудея Антигона в Антиохию, Антоний отрубил ему там голову. Он был первым римлянином, который велел таким образом казнить царственное лицо; по его мнению, иначе нельзя было заставить иудеев признать вместо него вновь провозглашенного царем Ирода, потому что даже пытки не могли побудить иудеев называть последнего царем. Антоний при этом полагал, что бесславная смерть царя заставит забыть иудеев о нем, а с другой стороны, ослабит ненависть их к Ироду».

215

«Исторические комментарии»– обширная работа Страбона, состоявшая из 47-и книг. До нас дошли лишь немногочисленные фрагменты, в том числе процитированные слова.

5

В этой записи Страбона содержится одна неточность. В Антиохию Антигона доставил не Антоний, а Соссий. Соссий намеревался отправить Антигона в Рим, дабы предать там его суду сената. Этого-то суда и опасался Ирод. Антоний уже обвинил его в нежелании заниматься государственными делами, а новые сообщения Ревекки, поступившие из Александрии, о которых мы поведем сейчас речь, заставили его думать, что Антоний решил лишить его царского сана. Ничто не могло помешать и сенату, тремя годами ранее утвердившего Ирода в звании царя Иудеи, отобрать теперь у него этот титул и провозгласить царем Иудеи Антигона, благо он, в отличие от простолюдина Ирода, происходит из рода Хасмонеев и пользуется поддержкой огромного числа иудеев.

Недели и месяцы, проведенные в неизвестности, показались Ироду годами муки. Мать уговаривала его не повторять ошибок отца и, заполучив власть, немедленно начать укреплять ее не только в Иерусалиме, но и во всей стране. Ирод ничего ей на это не отвечал. Да он и не знал толком, радоваться ему, что он наконец добился царской власти, или эта власть ему не нужна? Состояние неопределенности с выбором, предоставленным ему самой судьбой, угнетала Ирода. Ничто не радовало его: ни семья, с которой он наконец соединился, ни бурные ласки Мариамны, которая изводила его своей ненасытной страстью, ни беседы с мудрым калекой Иосифом, которого он слушал вполуха, не сводя при этом взгляда с его волосатых рук, которые проникли в лоно Мариамы и извлекли оттуда на свет Божий его сына Аристовула. Став наконец царем, Ирод страшился: даже если Антоний подтвердит его полномочия, удастся ли ему сохранить за собой эту власть, как если бы царский титул был кубком, выполненным из тончайшего стекла, который ему поручили нести в кромешной тьме по узкой горной тропе, а ему в этом не только никто не помогает, но каждый норовит вырвать кубок из его рук, а самого Ирода столкнуть в пропасть.

А тут еще письма Ревекки, которая сообщала, что Антоний всецело подпал под влияние крючконосой Клеопатры, посулившей некогда Ироду: «Берегись отвергнутых женщин, они бывают страшно мстительны». Клеопатра манипулировала триумвиром как хотела. Пирам и оргиям, требовавшим огромных расходов, не было конца. Клеопатра велела изготовить для себя и своего любовника два литых золотых трона с жестким сидением и высокой фигурной спинкой, на которых было неудобно сидеть. Тем не менее Антоний, не желая огорчать Клеопатру, объявил ее царицей всего Востока, а ее детей и прижитого с нею сына провозгласил наместниками всех африканских и азиатских провинций. Сбросив тогу, он облекся в пурпурную мантию, надел на голову венец и в таком виде разъезжал с Клеопатрой по улицам Александрии, требуя от ее горожан, чтобы они при виде царской колесницы усыпали дорогу перед ней цветами, а сами падали ниц и закрывали глаза руками, как если бы видели перед собой не царствующих особ, а слепящее африканское солнце.

Октавий продолжал слать из Рима своему товарищу гневные письма.

Он требовал от Антония прямого ответа на вопрос: соответствуют ли истине слухи, распространяемые в Риме, что Антоний вознамерился перенести столицу мировой республики в Александрию, а Рим превратить в провинцию Востока? Антоний лишь посмеивался и оставлял письма Октавия без ответа. Из Рима, продолжала Ревекка, приходили вести, что Октавий потребовал от своей сестры Октавии покинуть дом мужа и переехать к нему, и что Октавия будто бы умоляла брата разрешить ей остаться и дальше жить в доме мужа, не делать ему неприятностей, а что касается ее детей и детей Антония, оставленных на ее попечение покойной Фульвией, то она не жалела никаких сил и средств, чтобы они ни в чем не нуждались. Антоний, узнав об этом благородном поступке Октавии, сказал: «Ну и дура, лучше бы она последовала совету братца и переехала жить к нему, а что касается его и Фульвии детей, то и без Октавии найдется масса людей, которые почтут за честь позаботиться о них».

Клеопатра не удовольствовалась провозглашением себя царицей всего Востока, а требовала от Антония, чтобы тот передал в ее прямое подчинение Аравию и Иудею. Ложась во время нескончаемых пиров на одно ложе рядом с Антонием, она водила пальцем, унизанным перстнем с огромным рубином [216] , по его лицу и говорила: «Ну что тебе стоит подарить мне эти царства? Разве моя любовь к тебе не заслуживает такой малости?» Антоний отводил руку Клеопатры и отвечал ей: «Сегодня тебе захотелось заполучить царства Ирода и Малха, завтра ты потребуешь подчинить тебе Сирию, а послезавтра отравишь меня, чтобы я не мешал тебе единовластно править половиной мира». «И отравлю, – смеялась Клеопатра. – Зачем мне любовник, который скупится сделать мне такой ничтожный подарок, как Аравия и Иудея?» Антоний воспринял шутливую угрозу Клеопатры всерьез и с тех пор, прежде чем приступить к трапезе, требовал, чтобы все кушанья и напитки пробовала вначале Клеопатра. Царицу веселила подозрительность Антония. Пробуя очередное блюдо, она говорила: «Это ты можешь съесть, оно слишком невкусное. А вот это я не советую тебе даже попробовать – оно так прекрасно приготовлено, что я съем его одна».

216

Рубин– драгоценный камень, особо почитаемый на Востоке, в т. ч. в древнем Израиле, не только за красоту, но и за свойства, которые ему приписывались. В Библии мы находим описание одежд, которые Господь повелел сделать первосвященнику Аарону и украсить двенадцатью драгоценными камнями – «по числу сынов Израилевых, по именам их; на каждом, как на печати, должно быть вырезано по одному имени из числа двенадцати колен» (Исх. 28:21). Нам неизвестно, какой именно из каждых двенадцати драгоценных камней был закреплен за каждым коленом, но известны их названия и порядок, в котором они были нашиты на наперснике первосвященника.

Во время одного из пиров Клеопатра вынула из своей прически цветок, погрузила его в кубок с вином и протянула Антонию. Тот, благодарно улыбнувшись, поднес было к своим губам, но Клеопатра удержала его руку. «Ты не заметил, что я не отведала вина из этого кубка?» Антоний насторожился. Теперь улыбнулась Клеопатра. «Если бы я хотела отравить тебя, – сказала она, – тебе достаточно было бы сделать всего глоток из этого кубка». «Что ты хочешь этим сказать?» – спросил Антоний. «Посмотри сам», – ответила Клеопатра и, подозвав одного из рабов, прислуживавших за столом, приказала ему выпить вина. Раб послушно взял кубок, пригубил его и тут же упал замертво. Клеопатра, глядя, как из искаженного судорогой рта раба повалила пена, расхохоталась. «Ну что, любимый? Теперь-то ты подаришь мне хотя бы кусочек Иудеи?»

В последнем письме, поступившим из Александрии, Ревекка сообщала, что на имя Клеопатры поступило послание от тещи Ирода Александры, в котором та приглашала египетскую царицу посетить Иерусалим и познакомиться с ее детьми – сыном Аристовулом и прекрасной дочерью Мариамной, женой Ирода. Это сообщение вывело Ирода из состояния оцепенения. «Довольно ждать, – решил он, – иначе Иудеей управлять стану не я, а мои родственники».

6

Вскоре в Иерусалим прибыл легат Антония Деллий. Молодой человек с подведенными глазами и повадками женщины привез Ироду личное послание Антония с поздравлениями с фактическим вступлением в царствование («Я уже отчаялся дождаться этого радостного дня, – писал Антоний, – и с тем большим основанием поздравляю тебя, храбрый лев») и сообщением, что по его приказу казнен в Антиохии Антигон – последний претендент на царский трон в Иудее из рода Хасмонеев. Пока Ирод читал и перечитывал послание Антония, Деллий, подобно бабочке, порхал с этажа на этаж дворца Гиркана – одном из немногих уцелевших от пожара домов Иерусалима, где разместился со своей семьей Ирод, – осматривал многочисленные его помещения, не оставляя без внимания даже спальни женщин, и не уставал восхищаться изысканностью вкуса иудеев. Восхищенье его превратилось в сплошной птичий щебет, когда во время обеда, данного в его честь Иродом, он увидел Мариамну и Аристовула.