Проклятие Пифоса
Шрифт:
— «Среди»?
— Есть другие, не из нашего числа, на кого враг положил взгляд. Почему, я не знаю.
Она выпрямилась. Птерон был воином легиона Астартес и заслуживал ее всяческого и всецелого почтения. Но в этот момент она представляла X легион, а потому стояла прямо и ровно. Натиск еще не прекратился, но превратился в фоновую осаду. Ее защита была сильна. Ее воля — еще сильнее.
— Вы хотели поговорить со мной? — спросила астропат.
— Да. Думаю, вы согласитесь, что нашего врага нельзя победить одной лишь силой оружия.
Хотя Гвардеец Ворона тщательно подбирал слова, Эрефрен рассердила подразумевавшаяся критика в адрес капитана Аттика. Но
— Да, соглашусь.
— Я верю, что вам предстоит сыграть ключевую роль в борьбе против этого врага.
— Я — всего лишь астропат. Ничего больше.
— Вы — астропат с выдающимися способностями. Ваше восприятие варпа сильнее, чем у кого бы то ни было на планете. Это и есть сила.
— Я связана Волей Императора, — она отвоевала себе практически полный контроль над телом и ощутила объятия церемониального наручника на запястье, служившего символом ее нерушимой верности.
— Как и все мы, — напомнил ей Птерон. — Но вы уже сделали намного больше простой передачи сообщений.
И это была правда.
— Чего вы хотите от меня?
— Чтобы вы использовали свой взор. Взгляд — явление не пассивное. Он агрессивен. Он может уничтожать. Разрушение «Калидоры» было вашим свершением не в меньшей степени, чем капитана Аттика. Враг видит нас. Знает нас. Он пробует на прочность нашу оборону, изучает наши слабости. Эта осада не может продолжаться вечно. Я согласен с решением вашего капитана спуститься в руины. Мы обязаны выследить противника и перенести войну на его территорию. Но для этого нам нужно знать, куда смотреть и как бить.
— Вы говорили об этом с капитаном Аттиком?
— Не думаю, что ему придутся по душе мои предложения. Но вас он послушает.
Астропат расплылась в улыбке.
— Вот так вы ведете войну из теней.
— И мы в Гвардии Ворона считаем, что у нас это неплохо получается.
Птерон оказался прав. Аттик прислушался.
Свою роль сыграло то, что Эрефрен предложила весьма специфическую стратегию. С рассветом враг отступил, оставив поле все прибывающим ящерам. Очистив разум, астропат осторожно приоткрыла свои чувства варпу. Ее глазам по-прежнему предстали лишь разрозненные осколки и боль. Хоть сколько-нибудь четко удавалось рассмотреть только бури. Они не поддавались никакому пониманию и были настолько мощными и обширными, что сливались в единое воплощение абсолютного хаоса. Эмпиреи вздымались огромными волнами, что обессмысливали само понятие высоты. А за бушующими ураганами притаились жуткие намеки на умышленность всего происходящего. У Эрефрен невольно возникало кошмарное ощущение, что все, увиденное ею, было плодом трудов врага непостижимой злобы и мощи. Она успела отвести взгляд от бурь прежде, чем эта идея окончательно переросла в убежденность. Враг на Пифосе и так был достаточно опасен.
Астропат заставляла себя бороться с помехами, о которые разбивались любые попытки прочесть детали варпа. Искажения раскалывали ее видение на мельчайшие осколки, разрывали в клочья непокорной энергии. Все разделялось, накладывалось и сталкивалось в бешеном водовороте нелогичности. Даже попытка осознать все это приносила невероятные муки. Разум Эрефрен стремился улететь прочь, но она изо всех сил держала его в узде. Она перестала пытаться заглянуть за пелену помех. Вместо этого она сосредоточилась на самих искажениях.
«Тебя-то я и ищу, — приговаривала она. — Ты — знак врага. Ты — его след».
Даже вызываемая помехами боль была доказательством. Она ухватилась за собственные страдания, превратила их в свою путеводную
После этого она и поговорила с Аттиком.
Спустя час она, уже в сопровождении отряда Железных Рук, стояла на краю первой ямы.
— Вы уверены, что помехи идут оттуда? — уточнил капитан.
— Абсолютно.
Даже говорить ей было тяжело. Находясь так близко к эпицентру искажений, ей приходилось сдерживать постоянный ментальный натиск. Она почти закрылась вновь, но разупорядоченные волнения все еще тянулись к ней, проникая сквозь оставленную ею крошечную брешь. И это было ошибкой. Так она могла дотянуться до них. Так она могла ударить. Враг дорого заплатит за то, что посмел выступить против нее.
— Мы прочесали строение, — сообщил Аттик. — Там пусто. Есть участок, в который мы пока не смогли пробраться, но туда или оттуда нет ни единого хода.
— Все равно.
— Вы продолжаете настаивать на спуске?
— Так точно. — Женщина чувствовала на себе оценивающий взгляд лидера Железных Рук. — Капитан, я достаточно сильна для этой задачи. Гордость не позволит мне быть обузой вам или вашим людям.
— У меня хватает обуз, — зарычал Аттик, — но вы к ним не относитесь. Вы уже находили нам цель прежде. Сделайте это снова, и я буду навеки перед вами в долгу.
— Служба легиону — моя единственная награда.
— Как и для всех нас, — голос принадлежал сержанту Гальбе. И хотя он обращался к астропату, замечание явно было адресовано Аттику. Эрефрен не нравился наметившийся раскол среди старших офицеров, но она подавила свое беспокойство. Сейчас эти распри ее не касаются. Для достижения цели ей требуется полная самоотдача и предельная концентрация. Враг мог воспользоваться даже мимолетной рассеянностью или случайной тревогой, а рисковать и подставляться под удар астропат не собиралась.
— Нам сюда, — сказал Аттик.
Женщина последовала за звуками его шагов. Глухой топот сапог по земле сменился напряженным потрескиванием дерева.
— Будьте здесь осторожны.
— Благодарю, — Эрефрен осторожно ступила на узкую платформу. Имей она полный доступ к своему псайкерскому полувидению, ей бы не потребовалось предупреждение Аттика. Она бы сама почувствовала точные размеры и положение платформы и знала бы, сколько шагов вперед может сделать, чтобы не перевалиться через край. Но мир больше не полнился непроизвольными знаниями. Теперь она постигала все тактильно. Стук трости очерчивал для нее образы реальности. Она могла ориентироваться, но все вокруг было сокрыто от нее завесой тени. Огромные пустоты невежества вынуждали ее шагать неуверенно и нерешительно. Астропат привыкла сама властвовать над пространствами в материальном и нематериальном планах бытия, по которым она странствовала. Терпеть обычную человеческую слепоту было для нее унижением, которого она никогда не простит.
Колонисты соорудили грубые леса у поверхности строения. Аттик приказал вести основные раскопки в яме у фундамента главной ложи, где впервые обвалилась земля. В трех других расщелинах тоже продолжались работы, но, поскольку результаты везде были примерно одинаковы, все усилия было решено бросить именно сюда. В разных местах добровольцы спускались и карабкались по скатам постройки на тросах, но Аттик привел Эрефрен к лестнице. Неровные, на скорую руку вытесанные ступени зигзагами уходили вниз, петляя между такими же грубыми платформами, но для своей цели они вполне годились. Эрефрен могла спускаться вниз самостоятельно, лишь немного помогая себе тростью, — хоть мизерный, но повод слегка потешить свою гордость.