Проклятие Пифоса
Шрифт:
— Откуда этот дым? — спросил его Даррас.
— Ряд небольших возгораний. Те, до которых удалось достать, уже под контролем, — Катигерн посмотрел вверх и кивнул на темный дым, идущий из вентиляции. — Сильное тление идет во внутренних системах, но с этим мы ничего поделать не можем.
— Двигатели?
— Отключены, но не думаю, что повреждения критические.
Даррас жестом указал на языки пламени, видимые сквозь обзорные иллюминаторы.
— Тогда что я вижу там?
— Я отсоединил ракеты и дополнительные топливные баки перед столкновением.
Сержант подошел к люку и открыл
— У нас мало времени, — констатировал он.
— Мы можем дойти пешком? — спросила Эрефрен.
— Слишком далеко, — сообщил ей Даррас. Рептилии набросятся на них раньше, чем они успеют пройти хотя бы полсотни метров. Да, Железные Руки смогут отбиваться от зверей некоторое время, но вокруг собрались тысячи ящеров. Вероятность, что хоть одному из них повезет добраться до Эрефрен, была слишком велика. А задача сержанта теперь состояла в том, чтобы оберегать ее достаточно долго, чтобы она могла исполнить свою миссию.
— Мы не можем здесь оставаться, — возразила астропат.
— Будем держать оборону, — предложил десантник. По крайней мере, думал он, пока сюда не доберутся богоподобные твари.
— И что потом?
Сержант повернулся к женщине.
— Если мы хотим добраться до аномалии, нам нужно подкрепление. Нужно связаться с капитаном Аттиком. Он должен узнать, что вы собираетесь предпринять. А вокс все еще не может пробиться сквозь помехи, — он выдержал паузу, давая ей понять намек. Огни снаружи постепенно начали умирать. Гибель «Веритас феррум» уже выжгла на земле все, что могло хоть как-то гореть. Рев ящеров приближался. — Мы оба знаем, что вызывает помехи.
— Думаете, я смогу справиться с помехами?
— Я думаю, что вы единственная, у кого есть хотя бы шанс на это. Вы астропат. Отправлять сообщения через варп — ваша работа.
— Но с капитаном нет никого, кто мог бы меня услышать.
— Может, и нет. Но если помехи ослабнут, я смогу воспользоваться воксом. Я понимаю, что вам не под силу одолеть аномалию, госпожа. Но хотя бы сразитесь с ней. Этого будет достаточно.
Эрефрен коротко кивнула и вновь погрузилась в борьбу. Она сидела так неподвижно, что, казалось, не дышала. Морщины на ее лбу пролегли еще глубже. Кожа женщины бледнела, пока не стала такого же оттенка, как каменное солнце. Тонкие струйки темной густой крови вновь потекли из уголков ее глаз.
Снаружи вновь занялся медленный барабанный бой приближающегося уничтожения. К нему присоединился новый звук, идущий со стороны поселения. Глаза Дарраса расширились.
Он услышал смех.
Выбраться на поверхность было все равно, что всплыть из глубин океана. Океана крови. Океана чудовищной плоти, когтей и рогов. Аттик больше не пытался даже думать понятиями направления. Уже второй раз он с боем прорывался из подземных глубин. Оба раза враг являлся целыми сворами, и сражение превращалось в ожесточенное плавание по телам с активной «греблей» цепным топором.
Пространства для маневра не осталось. Единственный путь вел наверх,
Всегда убивая.
И вот — поверхность. Аттик позволил себе на миг насладиться достижением первой цели. Он снова мог думать наперед. Капитан окинул взглядом новое поле боя.
Он увидел монумент — сияющую издевку над разумом высотой в сотни метров.
Он увидел каменное солнце в бесконечной пустоте.
Он увидел летающих демонов, заполонивших небо. Некоторые из них сражались со штурмовиками Ласерта и Гвардией Ворона. Битва напоминала волнения моря в бурю — воины с обеих сторон поднимались с земли, падали и поднимались снова. Но большинство крылатых чудовищ летело прочь от поселения, выделывая в воздухе пируэты и визжа от ликования, словно рвались к некоему торжеству, которое Аттик не мог себе даже вообразить.
Он увидел изуродованные тела. Железные Руки вынырнули из шахты у основания холма, на котором стояла главная ложа. Землю вокруг сплошь устилали трупы колонистов и космодесантников. В центре того, что раньше было полом ложи, кто-то небрежно сложил некое подобие башни из обломков «Поборников». И на ней, завешанное тряпками, словно ободранное окровавленное пугало, было распято тело легионера. Гальба. Аттик смотрел на оторванную голову своего сержанта и чувствовал, как внутри него вскипает гнев от столь зверского осквернения тела воина. Это было особое оскорбление. Капитан причислил эту мерзость к длинному списку преступлений врага.
Где-то в глубине его сознания зашевелилось нечто такое, что Аттик, казалось, уже почти заморил голодом и отсек. Человеческое чувство, порыв, рожденный отзывчивостью и сочувствием. Пытаясь ожить и расцвести, оно становилось все более определенным. Это была вина. Это было сожаление.
И от них не было никакой пользы. Роскошь, непозволительная в бою. Слабость. Аттик задул еле тлеющий огонек.
И затем он развернулся, чтобы встретить своего истинного врага. Тень, за которой он охотился с самой Гамартии. Он увидел, как демон вышагивает по плато сквозь пламя и дымящие руины юрт и машин. Услышал его имя, истошно скандируемое хором тысяч изуродованных глоток.
— МАДАИЛ! МАДАИЛ! МАДАИЛ!
Мадаил зашелся восторженным смехом и, высоко подняв посох, дирижировал инфернальной симфонией. С каждым взмахом его рук огромный поток демонов устремлялся туда, куда указывал их повелитель. Мадаил вел своих наземных солдат в том же направлении, что и летающих отродий. Вдруг он остановился у ворот, но его стадо продолжило обтекать его ноги, как река обтекает камень. Монстр обернулся, и глаза на его груди воззрились на Аттика. Разинув пасть, он с отвратительным наслаждением вздохнул.