Проклятие Пифоса
Шрифт:
Остатки штурмовых отделений и воины Гвардии Ворона поднялись в воздух, встречая демона. Мадаил ударил с безразличным нетерпением. Луч из посоха зацепил Ласерта. Пепел сержанта еще не коснулся земли, а демон уже убивал его братьев.
Одному лишь Птерону удалось добраться до пророка варпа. Он опустился на шею Мадаила и вонзил свои молниевые когти в правый зрачок чудовища. При этом демонические грудные глаза не сводили взгляда с целей на земле. В ответ нечисть лишь подняла правую руку и, зеркально повторив выпад Птерона, пробила огромными когтями его нагрудник. Гвардеец Ворона вздрогнул, но повторно ударил в пробитое око. Рука монстра сжалась в кулак,
Демон низверг на землю смерть, но промахнулся мимо цели. Эрефрен на бегу отскочила — в последний момент перед ударом.
«Она видит тебя, — подумал Аттик. — Ее тебе врасплох не застать».
Пробил час расплаты. Они достигли монумента. Астропат пробежала мимо капитана.
— Время, — прошептала она, двигаясь странными, дикими рывками. Аттик снова подумал, что тело женщины стало послушной куклой на ниточках ее воли.
Демоны обрушились на последних воинов 111-й клановой роты.
Эрефрен коснулась башни.
Сила жадно поглотила ее, словно долгожданную добычу. Ну и пусть. Эрефрен канула в бесконечные глубины. Панорама абсолютного безумия распростерлась перед ней. Но она не собиралась сдаваться так легко. Ее телесность, хоть и тщедушная, была столь же реальна, сколь и материальность башни. И она использовала ее как якорь. Свою личность она обратила в адамантиевый стержень, стойко снося атаки. Из всепоглощающего потока откровений она извлекла фрагмент знания — обломки мертвых кораблей вокруг точки Мандевилля Гамартии. Мины сработали на славу. И этот триумф она обратила в оружие. Выковала свою собственную песнь войны.
«Мы ранили тебя. И мы причиним тебе боль снова. Я причиню тебе боль».
Она стала единственной целью.
Стала голосом. Посланием. Предостерегающим криком.
Варп есть бесконечность. И есть ничто. Абсолютный ноль. Нет пространства между Пифосом и Террой.
Эрефрен собрала всю свою волю, сжигая последние искры своей жизни. Она использовала совершенную и безумную ясность аномалии, готовясь отправить свой крик сквозь ничто.
Пульсирование циклопической структуры запнулось. Мадаил разразился проклятьями, что, словно кости, раскалывали сам воздух, и бросился к Эрефрен. Аттик кинулся наперерез. Прыгая от демона к демону, он все выше взбирался по лавине порожденной варпом плоти. Даррас не отставал от командира, и вдвоем последние космические десантники преградили путь великому отродью. Сержант рубанул мечом по груди Мадаила. Глаза того молниеносно захлопнулись. Лезвие разлетелось вдребезги. Демон огрызнулся и пронзил Дарраса посохом. Оружие насквозь прошило тело воина и ударило по барахтающимся тварям под ним. Пока Мадаил боролся, силясь высвободить оружие, Аттик совершил последний прыжок и бросился, воздев цепной топор, на уродливую голову чудовища.
Та ринулась навстречу и лязгнула зубами. Челюсти поймали Аттика поперек туловища и сжались, сокрушая механическое тело. Перед глазами капитана вспыхнули аварийные руны. Он проигнорировал их, ибо не чувствовал боли.
Ведь в нем осталось совсем мало плоти.
Зато он понял защитные рефлексы демона. И что бить нужно было именно туда, где тварь стремилась уберечься.
Воин замахнулся топором, делая вид, что целится в пустой левый глаз демона. Грудные глаза с радостным изумлением
Демон закричал и отшвырнул Аттика. Тот рухнул на ковер из корчащихся омерзительных тварей и попытался подняться. Доспех не отзывался, превратившись в гроб для благородного металлического тела космического десантника. И глубоко внутри своей оболочки Аттик ощутил отвратительное текучее движение там, где его быть не должно было.
Но и Мадаил на несколько драгоценных секунд потерял стойкость. А затем сияние колонны прекратило мерцать. Оно превратилось в единый ослепительный луч, что сорвался в небеса и на мгновение разорвал мертвенный саван, открыв окно к звездам.
Но лишь на мгновение. Затем свет возобновил свое злобное биение, и небытие вновь сомкнуло хватку над планетой. Аттик сумел повернуть голову. Он увидел, как Эрефрен отпускает башню и падает. Женщина лежала на боку лицом к нему. Глаза астропата, как всегда, были пугающе пустыми, но капитан ощутил на себе ее истинный взгляд. Она коротко кивнула ему и замерла.
Аттик перевел взгляд обратно на Мадаила. Демон вновь овладел собой. Его неповрежденные глаза смотрели на космического десантника с абсолютной яростью.
— Ты не победил, — с трудом выдавил из себя Аттик.
Мадаил шагнул к нему.
Чувствуя, как жизнь неумолимо утекает из его пробитого, изувеченного тела, Аттик выкорчевал в своем сознании последние крупицы человечности. Машина поднялась на ноги в последний раз и встала на пути демона.
— Плоть слаба! — взревел он и встретил тьму.
Каншель видел все. Видел, что его кошмар ранен. Видел свет с башни. И видел, как кошмар убил его капитана.
Демоны не обращали на него внимания. Они оставили его жить, обтекая океаном безумия и пируя на телах Железных Рук.
Они хотели, чтобы человек все видел. Каменное солнце в зловещем зените. Неторопливое восхождение перерожденного, демонического «Веритас феррум». Приближение нового темного исхода.
Он отчаянно цеплялся за последний огонек надежды в своем сердце.
«Послание отправлено, — думал он. — Император узнает. Император защитит. Император защитит…»
В своей молитве он сбился лишь тогда, когда над ним возник Мадаил и мерзкая, усыпанная карбункулами туша с рогом на месте глаз схватила его за руку.
— Крошечное дитя веры, — произнес Мадаил, — явишь ли ты мне всю силу своих убеждений? Станешь ли моим свидетелем?
И когда демон потащил его к нечестивому кораблю, Каншель закричал.
Эпилог
Астропат Эмиль Джедда застыл от шока. Его рот широко раскрылся, лицо перекосилось. Мехья Вогт, его писец, видела такое каждый день бессчетное количество раз, но по-прежнему вздрагивала, словно сама разделяла боль астропата. Да и как ей не разделять, зная, какие муки причиняет ему каждое полученное сообщение. Это словно ледяным кинжалом пронзило его мозг, и боль распространялась по нервной системе, подчиняя и выворачивая само его нутро. Незрячие глаза Эмиля закатились, челюсть пришла в движение, и он запел. Вогт схватила стилус и попыталась записать услышанное. Звуки, вырывавшиеся из глотки Джедды, были жалостными, настойчивыми, вымученными — атональная песнь, наполненная дымом далекой войны.