Проклятие рода
Шрифт:
Каждое слово Поджогина словно горячий воск капало на сердце Старицкого князя, постепенно растопляя лед его ожесточения.
– Что предлагаешь, дворецкий? – Буркнул, еще хорохорясь. А в душе уже смятение поселилось. Страх. Ни отец их Иоанн Грозный, ни братья его Юрий и Василий, отвагой ратной никогда не отличались. Вспыхнуть гневом это да, но не меч обнажить и ринуться в безрассудную смелость боя. Тоскливо стало князю. На жену несколько раз оборачивался. На бояр и воевод ближних. Словно опоры искал. Но молчали все. Он – князь
– Бей челом великому князю московскому! – Уверенно тряхнул головой Шигона. – В винах признайся и покайся. Простит он тебя. Ему ль нужна кровь мало того русская, так и родная?
– Ты от себя сейчас речь держишь, Иван Юрьевич, иль… - Еще исподлобья смотрел, но голосом другим разговаривал. Потек металл, не булат, а олово прямо, и по имени назвал, это сразу подметил дворецкий.
– Иль… - Подхватил Поджогин. – От князя Иоанна Васильевича, внука самого Иоанна Грозного и сына брата твоего великого князя Василия, от матери его Елены Васильевны, от всей думы боярской.
– И от этого, молодца? – Скривился князь Андрей, показал рукой на нетерпеливо разъезжавшего позади московских войск Телепнева.
Шигона даже оборачиваться не стал и так понял о ком речь:
– Князь Иван Федорович, воевода передового полка, так же, как мы все волю государеву исполняет. Сказано ему было идти с ратниками встречать Старицкого князя, вот и пришел.
– А что ж тогда не он, а ты на разговоры ко мне явился?
– Да ты запамятовал, князь. Брат твой, государь наш покойный, - Шигона опять перекрестился, упомянув об усопшем, - завсегда меня посылал, честь великую оказывал.
– А он словно стражник рядом поедет? До боярского чина выслужился в постели у Елены… - Снова взъярился князь Андрей.
– Поостерегись! – Резко и громко оборвал его дворецкий. Глаза в щелочки сузились. Теперь и он мог свой гнев показать. – Слово вылетит пичугой малой – не поймаешь, до Москвы долетит, в ворону обернется, накаркает, злом обратно на тебя выльется. Ты о матери государя нашего что-то сказать хотел?
Смутился Старицкий. Опустил голову. Замолчал. Внезапно княгиня Ефросинья с младенцем подступила, почти стремени Поджогина коснулась. Смотрела снизу просящее, чуть склонив белую лебединую шею. С мольбой произнесла:
– На Литву бы ты нас отпустил, боярин?
– Да отпустят вас, княгинюшка, на все четыре стороны. – Ответил ласково, с коня наклонившись. – Хоть на Литву, хоть обратно в свой удел поезжайте. Лишь челом ударьте великому князю. – И Старицкому вновь. – Кой год уже пред его светлые очи себя не кажешь, Андрей Иванович. Войском просили тебя помочь – от Литвы той же отбивались, от Крыма, от Казани, не расслышал ты… не откликнулся. Оттого обиды растут обоюдные.
– Болен я был. – Негромко сказал князь, отведя взгляд в сторону.
– И воеводы все твои заболели разом? – Хитро спросил Поджогин. Не ответил Старицкий. Глаза вскинул,
– Сломался князь. – Подумал, собой довольный.
– Поклянись мне, дворецкий, что нет обмана в речах твоих!
– Клянусь головой своей! – Поджогин для убедительности сорвал шапку.
– Не-е-т… - Протянул недоверчиво Старицкий. – Мне твоя голова не нужна. В церковь походную пойдем. Пречистой Богородицей и Спасом милостивым поклянешься, пред иконами святыми.
Спешились оба. Вошли в церковь полотняную, на колени опустились. Шигона крестился истово, лбом земли платом застланной касался трижды, шептал про себя, но так, чтоб князь Андрей не слышал:
– Прости, Господи, прегрешения мои! Ради воли государевой иду на них! Прости раба Твоего!
Встал, подошел и поцеловал сперва Спасителя икону, после Пресвятой Божьей Матери. Перекрестился еще разок размашисто и громко сказал, так чтоб все слышали, и князь Андрей, и те, кто снаружи дожидались:
– Клянусь Спасителем и заступницей нашей пред ним - Пресвятой Богородицей!
На свет Божий вышли. Князь Андрей выглядел понуро, но отказываться поздно было:
– Как поедем-то?
– Бояр возьми ближних с собой. Княгинюшку с дитем малым не забудь. – Усмехнулся Шигона. – Остальных по домам распусти. И не волнуйся, князь, я теперь опасать вас буду. – Подумав, добавил для успокоения.
– Не князь Овчина-Телепнев. Я.
Так и тронулись. Впереди «ближние» люди Шигоны – Коробов с Мамоновым, за ними князь, по левую от него руку Поджогин с Загряжским, за ними повозка с княгиней и княжичем, шествие замыкали три десятка бояр. Вся Старицкая дружина на месте осталась.
Московское войско встречало их радостными криками. Кровь, и правда, проливать никому не хотелось. Лишь Овчина хмурый полки на воевод оставил, сам в Москву поскакал, словно гонец простой. Сразу к Елене в палаты:
– Везут! Без боя сдался Андрей Старицкий.
Обрадовалась:
– Ну и слава Богу! Без крови обошлось. Справился-таки Шигона.
– Видеть его не могу! – Вырвалось у Овчины.
– Кого? – Удивилась Глинская. – Тверского дворецкого?
– Да нет, Старицкого! – Раздраженно бросил.
– Что так, сокол мой? – Приластилась к нему Елена.
– Не терплю трусость. Лучше б в бою честном пал. А так… лишь смерти достоин.
– Не спеши, любимый… - Певуче произнесла великая княгиня. – Успеется. Всему свое время. Примем, как подобает. С лаской и любовью. Чтоб не заподозрил. От бояр его отделим и… в темницу, в клеть холодную, в железо! – Жестко закончила. – А ты, Ванюша, - опять с лаской, - отъедь куда-нибудь на денек, коль видеть не можешь и выдашь себя неприязнью. А пока пойди, скажи сестре своей, чтоб князя великого обрадовала приездом дядиным. Встретим, приголубим, обиды простим, а далее… - Призадумалась.
– … Бельскому поручим!