Проклятие визиря. Мария Кантемир

Чиркова Зинаида

Он знал, что на его слова не обратят внимания, но султан вдруг приоткрыл сонные глаза, в них появились интерес и участие.

— Не тебе объясняться перед порогом справедливости, — грозно насупил брови Ибрагим-эфенди, но султан раскрыл рот, и — о чудо! — сказал несколько слов:

— Пусть он говорит...

Ибрагим-эфенди замер от неожиданности.

Голос султана звучал тихо и певуче — до сих пор никто в диване не слышал его голоса: всё время за него говорили другие.

— Если на одну чашу весов бросить наше море и крепости, которые отданы русскими и будут срыты, уничтожены, —

начал Балтаджи звучным голосом, — а на другую чашу весов бросить жизнь такого ничтожного изменника, как Кантемир, всё равно ничего не изменившего в нашей войне, никто не знает, в чью сторону склонится чаша.

Он понимал, что участь его уже решена, голова его будет отрублена, и хотел последние минуты жизни прожить достойно и умереть не от страха, как червяк.

Султан с удивлением слушал Балтаджи. Он уже жалел, что назначил нового великого визиря, знал, что Балтаджи умён и проницателен и что ему, султану, будет недоставать его советов, но отступать нельзя: его слово уже было сказано, его фирман подписан.

— И потому я проклинаю этого изменника, пусть род его пресечётся, не останется корней его на земле, но его мерзкие деяния пусть никогда не забудут люди и всегда помнят имя Кантемира как изменника.

— Ты красиво говоришь, — заметил султан, — и твоё проклятие, наверное, будет исполнено, тем более что ты говоришь это за минуту до смерти, но есть ещё кое-что, о чём мне донесли, — шляпа, полная золота и драгоценных камней. Тебя подкупили русские...

— Но ведь такой мир был нужен тебе, порог справедливости! — воскликнул Балтаджи.

— Да, именно такой мир был нужен мне, но заключили его грязные руки, а меня называют порогом справедливости, и потому я не могу оставить без наказания твоё сребролюбие.

Нет, не учёл Балтаджи, что Ибрагим-эфенди был дружен с его рабом, что именно он узнал об этой злосчастной шляпе.

Через минуту голова Балтаджи скатилась к ногам порога справедливости...

— Жаль, — пробормотал султан, — умный был визирь...

Проклятие Балтаджи — великого визиря — словно бы осталось висеть в душном, спёртом воздухе султанской залы.

Лужа крови растекалась из-под красной бороды великого визиря, и казалось, что борода всё растёт и растёт на зелёном поле персидского ковра...

Часть вторая

ГЛАВА ПЕРВАЯ

ородишко Торгау был не из самых красивых и древних в Чехии, но расположен в месте благолепном, на широкой и полноводной реке Эльбе, по-чешски именуемой Лабой, окружён тенистыми лесами и ухоженными садами, блистал множеством лютеранских кирок с островерхими, непривычными для русского глаза крышами, серел камнем давних зданий и домов знати, извилистые улочки ещё отдавали стариной и бесплановостью застроек, но

Петру он нравился ещё с тех пор, как в прошлом, десятом году здесь произошла помолвка его старшего сына, царевича Алексея, с кронпринцессой Шарлоттой Вольфенбюттельской, младшей из ветви германских владетелей.

Тогда, при этой помолвке, Пётр был снисходителен к условиям брачного договора, согласился и на то, чтобы кронпринцесса не изменила свою лютеранскую веру и чтобы привезла с собой в Россию свой причт лютеранских пасторов и служителей, благо эта вера была проста и не нуждалась в особых украшениях кирок и мест моления.

Теперь, после неудачного Прутского похода и божественного спасения от турецкого рабства, Пётр и вовсе был рад, что этот брак состоится.

Он имел в виду, что Карл VI, ставший императором, был женат на сестре Шарлотты.

Думал Пётр, что австрийский император будет более склонен к тому, чтобы и интересы России защищать, если в роду у русских появятся отпрыски его родичей.

Полагал, что Карл VI станет его верным союзником и помощником, но никакой помощи не получил, несмотря на помолвку Шарлотты и Алексея.

Слишком занят был император Священной Римской империи — так именовалась австрийская империя Габсбургов — Войной за испанское наследство, поэтому восточным делам не уделял и крохи внимания.

И всё-таки надеялся Пётр, что со временем и Карл VI будет его верным союзником и что Австрия, всегда состоявшая в конфронтации с Турцией, станет его помощницей.

Надежды царя, впрочем, не оправдались: Австрия всегда преследовала только свои интересы, стараясь и Россию использовать в качестве поставщика военной силы.

Все эти мысли занимали Петра, когда скакал он со всей своей пышной свитой в городишко Торгау, чтобы присутствовать на свадьбе сына.

Он ещё не оправился от своего поражения, смотрел на Екатерину как на свою спасительницу и даже приказал в одном из своих указов именовать новый русский орден орденом Святой Екатерины.

С тех пор этим орденом награждались женщины, сопричастные русской царской семье или имевшие огромные заслуги перед престолом.

Алексей уже дожидался отца и будущую мачеху в Торгау, сидел тихо, не выставляясь перед здешней публикой, насмешливой и брюзгливой. Наведывался к невесте едва ли не каждый день, говорил скромные комплименты, которым обучил его ещё Гюйссен, бывший его воспитателем и устроивший этот брак, но всё ждал отца.

Если бы, не дай бог, попал Пётр в плен к туркам, пожалуй, этот брак не состоялся бы, был бы расторгнут властным и самодовольным Карлом VI: какой может быть брак и родство с побеждённым...

Пётр понимал это и потому вдвойне радовался, что свадьба всё-таки состоится, а родство с царствующим австрийским домом обещало ему многое.

Екатерина ехала вместе с ним. Её особая карета была украшена гербами Российского государства, отличалась пышностью и окружена была драгунами, мундиры которых являли собой смесь золота и красного и зелёного тончайшего сукна, пышных перьев на киверах и золочёных шпор.

Сам Пётр ехал в коляске много скромнее екатерининской и вообще мало внимания обращал на внешнюю, парадную сторону своего выезда.