Проклятое сердце

Ларк Софи

— Д-да, — заикаюсь я.

Это первые слова, которые мы сказали друг другу почти за десять лет.

— Кто это был? — спрашиваю я отца.

Не могу понять, кто мог хотеть его убить.

— Кто знает, — говорит папа, качая головой. Он выглядит сбитым с толку и ошеломленным.

Охранники смыкаются вокруг нас. Я чувствую себя параноиком и нервничаю — откуда нам знать, что кто-то из этих людей не был замешан в этом?

Как ни странно, я благодарна, что Данте рядом с нами. Какой бы ни была наша история, я видела, как он спас

моего отца от той пули. Я думаю, он сделал бы это снова, если бы один из этих людей попытался нас застрелить.

Полиция загоняет нас в фургон спецназа на краю парковки. Они задают нам десятки вопросов, на большинство из которых мы не можем ответить.

Я не вижу Данте — кажется, он вернулся к сцене. Или, может быть, ушел.

Меня неудержимо трясет. Полицейские накинули мне на плечи одеяло и дали стакан воды. Каждый раз, когда я пытаюсь поднести чашку к губам, ледяная вода переливается через край и обливает мои руки.

Мне, наконец, удается сделать глоток, как раз в тот момент, когда великолепная рыжеволосая женщина протискивается сквозь полицейское оцепление.

Один из охранников пытается ее остановить:

— Минутку, мэм!

— Все в порядке, — говорит Данте, поднимая руку.

Он вернулся со сцены. И что-то держит в руке.

Рыжеволосая обвивает его руками и крепко обнимает.

— Боже мой, Данте! — плачет она. — Я знаю, что просила тебя быть начеку, но я действительно не ожидала такого…

Данте обнимает ее в ответ, как будто хорошо ее знает.

Я чувствую глубокий и уродливый укол ревности.

Я знаю, что не имею права. Но эта женщина просто такая красивая…

Если бы она не была такой высокой. Или так хорошо одета. Если бы ее волосы не были такого яркого рыжего оттенка… возможно, я смогла бы проглотить это чувство. Но вид огромных рук Данте, обнимающих ее тонкую талию, просто невыносим.

Данте отпускает ее, вместо этого поворачиваясь к одному из полицейских.

— Это пуля, — говорит он, бросая искореженный металл в ладонь офицера.

— Ты прикоснулся к ней? — говорит офицер.

— С нее не снять никаких отпечатков, — ворчит Данте. — Посмотри, в каком она состоянии. Не говоря уже о том, что их не было бы изначально. Этот стрелок профессионал. Такое расстояние… Лишь дюжина человек в мире могла сделать такой выстрел.

— Откуда ты знаешь? — подозрительно спрашивает полицейский.

— Потому что он сам был снайпером, — огрызается рыжая. — И чертовски хорошим, так что послушай, что он говорит. И поблагодари его за его службу, пока ты этим занимаешься.

— Верно, — бормочет полицейский. — Конечно.

Данте был снайпером?

Он служил в армии?

Я никогда не знала, чем он занимался все эти годы. Я пыталась найти его раз или два, но у него не было ни социальных сетей, ни каких-либо новостных статей о нем. Во всяком случае, я ничего такого не нашла.

Эта

женщина, очевидно, знает Данте лучше, чем я. И она быстро встает на его защиту.

Я ужасно дрожу под своим одеялом. Она, должно быть, его девушка. Я смотрю на ее левую руку — ничего не могу с собой поделать. Кольца нет. По крайней мере, пока.

Это не имеет значения. Все это не имеет значения. Данте больше не мой — он был моим только на короткое время. Ему разрешено иметь девушку или даже жену. Я не имею права ревновать.

И все же, если бы ауры были видны, моя была бы ядовито-зеленой. Такой же ярко-зеленой, как глаза другой девушки.

— Это самодельная пуля, — говорит Данте полицейскому. — Бронзовый сплав. Невозможно отследить источник, не говоря уже о том, чтобы получить хороший, четкий отпечаток пальца. Лучше всего найти окно, из которого он стрелял, и посмотреть, не оставил ли он что-нибудь в комнате. Он, вероятно, убирался в спешке.

— В каком здании он был? — спрашивает полицейский.

— В том, — Данте указывает на высокое высотное здание с белым фасадом. Возможно, это отель, хотя с такого расстояния трудно сказать. — Думаю, он был пятью этажами выше, в юго-восточном углу.

Полицейский записывает все это в свой блокнот.

Большой, крепкий мужчина с бородой подходит и хлопает Данте по плечу, качая головой.

— Черт возьми, чувак. Я думал, ты просто параноик, — он смотрит на моего отца. — Кто-то хотел твоей смерти, друг мой.

У папы нет одеяла. Он сидит прямо и спокойно, оправившись от шока намного быстрее, чем я.

— По-видимому, да, — говорит он. Он уважительно кивает Данте. — Ты спас мне жизнь.

Данте пожимает своими огромными плечами с угрюмым выражением на лице.

— Может быть, — говорит он. — Он мог промахнуться в любом случае.

— Сомневаюсь, — говорит папа. — Данте Галло, не так ли?

Он протягивает руку для рукопожатия.

Данте смотрит на руку моего отца с выражением отвращения, как будто он предпочел бы не брать ее. Я уверена, что он не оценил тон моего отца — как будто, когда они встречались раньше, это было просто на коктейльной вечеринке. Папа ведет себя так, словно они случайные знакомые. Словно между ними нет вражды.

Он, конечно же, не приносит никаких извинений. И никогда этого не сделает. Я достаточно хорошо знаю своего отца, чтобы понимать это.

Спасение его жизни Данте ничего не значит. Мой отец благодарен, но это никак не изменит его мнения.

Не то чтобы это имело значение на столь позднем этапе.

Я думаю, что Данте не пожмет руку, но мой отец держит ее протянутой со спокойной настойчивостью, и, наконец, Данте быстро пожимает ее, а затем снова опускает.

— Ты придешь на сбор средств сегодня вечером? — спрашивает папа.

— Вы все еще собираетесь в этом участвовать? — удивленно спрашивает рыжая.

— Конечно, — отвечает отец. — Почему бы и нет?