Промежуточный человек
Шрифт:
Геннадий ей их сразу же с готовностью пообещал. И даже обрадовался — все, мол, не зря старались.
Тут вот и вселился в Анну Васильевну строительный бес.
— Тобироли у тебя не останется? — поинтересовалась как-то соседка, бросившись оттаскивать с дороги привезенные Дубровиным из города несколько мешков цемента и рулонов рубероида, который Анна Васильевна ласково называла тобиролью, производя это слово из хорошо знакомого толя и непонятного рубероида. — Если останется, мне бы и сгодилась…
Геннадий, давно искавший случая расплатиться с соседкой за молоко,
— Да берите, Анна Васильевна, хоть весь. Мне и нужно-то пару метров. Вы вообще не стесняйтесь, скажите, что еще надо. Все равно доставать, все равно машину организовывать, заодно и вам подкину…
— Дощек бы немного, если заодно, — засуетилась, забеспокоилась тут соседка. — Мы-то уплатим, да где взять, кто привезет… Пристройку с зятем и смастерили бы.
К весне завез Геннадий и доски. О том, где брал их, как получал, — отдельный рассказ.
Из райцентра стал наезжать зять Анны Васильевны, что женат был на старшей дочке. Бревна перекатили на соседний участок, обтесали, связали из них каркас пристройки, обшили досками и накрыли его рубероидом. Работал зять не слишком чтобы умело, но лихо. И все суетился: «Щас мы его прибьем, щас присобачим, щас приколотим…» Но недели за три нехитрую пристройку к дому со стороны кухни они с помощью Анны Васильевны и жены Любы сварганили.
Константин Павлович в строительстве демонстративно не участвовал. Сидел на своей колоде, покуривал, замечания высказывал — насчет того, что совсем, мол, из ума выжила старая, хата, вишь, мала ей стала, газ ей понадобился, спалить тем газом надумали хату, во-то будет тепло… Недовольство Константина Павловича имело все ту же причину: сам он пристройку возвести уже не мог — годы и силы не те; жить же он старался в силу своих возможностей, желания и намерения свои с ними соизмеряя, в зависимость ни от кого стремясь не впадать.
Газ в пристройке тем не менее справили. И радости Анны Васильевны не было предела. Помоталась, правда, по конторам она изрядно. Деревня-то неперспективная, газификации и прочим благоустройствам не подлежит. Разрешение на установку газовой плиты ей упорно не давали. А кончилось все тем, что сам зять привез в коляске мотоцикла плиту и баллон, сам и установил.
Вздохнул наконец свободно и радостно.
И снова жизнь вошла в свою колею. Снова завертелось ее размеренное колесо: сено, трава, дрова, сено, дрова, трава…
Мы с Геннадием приезжали и уезжали. А колесо тихо вращалось. Зимой замедляя свой ход, к весне увеличивая, чтобы осенью снова затихнуть.
Были и еще радости. Ходики, например, с кукушкой. Оказывается, их и сейчас выпускают — простенькие, примитивные — с кукушечкой из серой пластмассы и жестяным маятником. Но время показывают. И кукуют. Геннадию достал их аспирант-заочник, точнее, соискатель, работающий по внедрению АСУ в торговлю. Хорошо, когда есть такой соискатель в торговле или там в автосервисе: торговля для научного руководителя вдруг сразу становится именно торговлей, а не доставанием, автосервис — именно сервисом. Вот в ремонтных управлениях аспирантов почти нет — волна не докатилась, оттого квартиру,
Так вот, ходики… Как-то привез их Геннадий в деревню. Приладил на стену, подрегулировал. Соседи не замедлили появиться. Встали, смотрят. Кукушка выглянула: «Ку-ку!» И хлопнула дверцей.
— Как мышка! — сказал Константин Павлович удивленно.
И оба радостно засмеялись.
Тогда Геннадий решил оставить ходики на зиму у соседей.
— Пусть повисят, до лета, — сказал он, но, посмотрев на стариков, понял, что и летом никуда он ходики не заберет, добавил: — А к лету я себе другие достану…
Едва завершив первый этап своей Большой Строительной Программы и обретя тем самым сразу несколько положительных установок, новый хозяин обратил свое внимание к земельному участку, окружавшему дом.
Участок, как мы помним, был запущен, порос лопухами и крапивой, кроме того, по мнению Дубровина, он был непомерно велик. Наводить порядок на столь огромной территории смысла не имело, и он решил в первую очередь отмежевать соток двадцать, возвратив землю в совхозное пользование. Еще в пору хождения за бревнами для подрубы ему посчастливилось выписать в конторе и завезти в Уть целую машину подтоварника — небольших кругляков, вполне подходящих для использования их в качестве столбиков ограды.
Оставалось вкопать их и обнести территорию проволочным ограждением. К своему удивлению, Дубровин узнал, что купить проволоку нельзя, ибо ни в сельмаге, ни в городских магазинах, ни где бы то ни было ее, как и любого другого металла, необходимого в домашнем хозяйстве, никогда в продаже не бывало. Проволоку, рельсу, вообще любую железяку можно было, оказывается, только достать, то есть позаимствовать, на совхозном дворе или в другом месте, а попросту — украсть. Здесь, правда, Анна Васильевна возразила, втолковав непонятливому доценту, что украсть — это когда задарма и чужое, а если за поллитровку и общественное — так это достать.
Геннадий не однажды замечал, что общественное Анна Васильевна отождествляет с общим, а часто с ничейным. Отсюда, к слову, и ее возмущение всякими попытками Федьки «качать права», выступая в роли защитника совхозной собственности, в которых Анна Васильевна не усматривала ничего, кроме стремления ей досадить.
Вот пока Геннадий доставал проволоку, Федька, обмерив участок соседей, занятый картошкой, установил, что он превышает положенную норму, не соответствует. И тут же велел трактористу запахать незаконную полоску, хотя толку в ней для совхоза не было никакого. Формально же он был прав, соблюдая законность, и Анне Васильевне ничего не оставалось, как молчаливо смириться, оставив обиду до случая.