Пропавшие без вести
Шрифт:
Машута, при отправке подруг не вывезенная из лагеря по случаю горлового кровотечения, так и осталась уж в ТБЦ-лазарете. Выпущенная через неделю из карцера, она долго лежала больной. Только совсем к осени допустили ее на работу в прачечную, которая помещалась в форлагере, вместе с баней.
Она принимала по счету белье из отделений лазарета, а «заразное», из туберкулезного отделения, закладывала сама и в котел для варки. Другие женщины, работавшие в прачечной, считали, что это именно ее
Балашов много раз видал Машуту, много раз слышал ее звонкий голос и озорную речь. Зная, что она одна из трех женщин, арестеванных за протест против выхода в «цивильные», он относился к ней с симпатией. Но ее манера держаться была такова, что не вызывала у Балашова даже желания заговорить.
На этот раз Маша остановила Ивана сама, когда он шел на станцию для приема прибывших больных.
— Ходишь мимо, в глаза не глянешь! — сказала она. — Много думаешь о себе?
— А что мне о себе много думать? Наша дума не о себе, о доме! — ответил Иван.
— О жене да детишках? — с насмешкой спросила она.
— Эх ты дура! — спокойно и прямодушно укорил ее Балашов.
— Хорош! — Маша презрительно повела покатым плечом. — Я к тебе с шуткой, а ты с таким милым приветом! Может, ты мне понравился… Лучше возьми-ка прочти, когда будешь совсем один, — неожиданно шепнула она и сунула в руку Балашова заранее приготовленную записочку, теплую, даже несколько влажную от ладони, в которую она была долго зажата.
— Иван, шнеллер! — крикнул в это время от ворот унтер Вилька.
Балашов растерянно от неожиданности улыбнулся Машуте.
— Айн момент! — откликнулся он унтеру и поспешил к воротам, где уже поджидали его санитары с носилками. — Шальная девчонка! — смущенно пробормотал Иван себе под нос и незаметно спрятал записку.
Он посмотрел эту записочку только тогда, когда после работы действительно остался один за выпиской рапортички на завтрашнее питание карантина.
«Ночью Людка с комендантом Брониславом и банщик Колька сговаривались убить «бороду» и «старика» ТБЦ».
Иван, ожидавший, судя по поведению и тону Машуты, прочесть совершенно иные слова, был поражен. Бронислав?! Откуда тут вдруг взялся Бронислав?! Как он, Иван, мог проморгать Бронислава, когда тот приехал?! Как Бронислав мог миновать карантин?! Балашов был озадачен: Бронислав появился в лагере, он его прозевал, а тот уже в женском бараке сговаривается об убийствах?! И откуда Машута знала, кому отдает письмо?.. «Прочти, когда будешь совсем один», — сказала она. Откуда она дозналась, что ему, Балашову, можно довериться?
Направляя Ивана в форлагерь, Баграмов настрого наказал держаться так, чтобы заслужить доверие полиции, комендантов, банщиков. За
Но раздумывать было некогда. Надо было спешно сообщить в ТБЦ об этой записке. Случай выручил Балашова — в хирургии он встретил Юрку и, не заходя в ТБЦ, все передал через него.
Записка Машуты также озадачила и руководителей. Неизвестно, кто ее написал — сама ли Машута или ей кто-нибудь поручил, чтобы запугать и выжить Кумова из хирургии. И какого же «старика» собирались убить — Соколова или Баграмова?
Славинский вернулся перед самой вечерней поверкой из ТЦБ в форлагерь и передал Балашову, что ему поручают завязать более тесную связь с Машей и толком все выяснить.
— Что же мне, в женский барак лезть, что ли? — угрюмо взъелся Иван.
— А что же не лезть? Не разорвут на куски тебя! — усмехнулся Трудников.
Но в женский барак все-таки Балашов не пошел. Вместо этого он, под предлогом замены белья в карантине, наутро отправился в прачечную.
В бельевой, душной, тесной клетушке с маленьким, забранным сеткой оконцем, в синем рабочем халате сидела за столиком Маша, от жары обмахиваясь тетрадкой. При входе Ивана она запахнула халат на груди.
Тесная, полутемная комнатушка приемщицы со стенными шкафами для чистого белья и с огромными ларями для грязного отделялась дверью от самого помещения прачечной, из которого раздавался плеск воды, всхлипы пены и клокотанье кипящих котлов. Слышались разморенные усталью и жарой женские голоса; два из них пели нескончаемую череду старых тягучих песен, а остальные четыре-пять, лениво перекликаясь, вели разговор «ни о чем» — какие-то сплетни, намеки, может быть анекдоты… Едкий запах лизола просачивался из прачечной и сюда, в кладовую…
Балашов подал Маше заявку на смену белья. Она прочла.
— Унтер новый порядок завел: грязное принесете сдавать — тогда в обмен я вам чистое дам, — сказала Машута.
— А больные пока нагишами в холодном бараке станут сидеть? — спросил Балашов. Она пожала плечами:
— Я уже говорила! А Вильке что, дурак дураком! Говорит, что так может быть обман: «Фалш, фалш!..» — передразнила она коротышку унтера.
— Он тут не лезет к тебе ухаживать? — спросил Балашов и сам услыхал в своем голосе какую-то неподобающую нотку.