Пропавшие без вести
Шрифт:
Перед Соколовым стояли они вчетвером. Все одинаково молодые.
— Товарищи! Немцы потребовали выделить от нас четверых фельдшеров для другого лазарета. На вас пал мой выбор, — сказал им Соколов. — Я хочу вас спросить: считаете ли вы мой личный наказ обязательным для себя даже тогда, когда старшим врачом у вас буду не я, а Вишенин?
— Еще бы! Конечно! — отозвались все четверо.
— Так вот, дорогие: Володю Клыкова я назначаю, для пользы дела, среди вас старшим, он будет вам командир. Понимаете? — спросил Соколов, придав особую значительность этому
— Так точно! Все понимаем, — дружелюбно взглянув на смущенного этим предпочтением Володю, ответили фельдшера.
— Ты, молодой командир, не конфузься, голубчик, — улыбнулся доктор Володе. — Поезжайте, ребятки, — заключил Леонид Андреевич. — А вы в свою очередь, как настоящие фельдшера, выручайте Володю — он по бумагам тоже числится фельдшером. Помогайте ему по лечебной части. Всего вам хорошего. Крепких вам крыльев!
Старый доктор с каждым из них обнялся.
Ошарашенный внезапностью назначения в отъезд, Володя так и не успел попрощаться с большинством товарищей.
Сложность нового поручения взволновала его, как взволновало и новое, еще большее, чем прежде, доверие старших.
«Кто я? Комсомолец, почти что мальчик, — думал Клыков. — И вдруг такое задание!..»
Клыков заметил, что его товарищей — Колю Ахметова, Ваню Щапова и Петра Комонова — охватили сомнения и почти растерянность. Чтобы подбодрить друзей, Володя искал убедительных ободряющих доводов прежде всего — для самого себя: «Но ведь революционеры девятьсот пятого и девятьсот семнадцатого годов были не старше нас, — думал Володя. — Ведь были такие же молодые, а ворочали вон какие дела! Справлялись же!»
На паровозном заводе среди товарищей своего отца Володя знал мастера цеха, который в июле 1917 года был на заводских и солдатских митингах признанным оратором большевиков, рабочие его избрали в Совет, а между тем кандидатура этого «лидера» с ехидным торжеством была снята эсерами из большевистского списка в Учредительное собрание, потому что оратор и кандидат оказался… не достигшим восемнадцати лет. «А мы-то ведь старше!» — успокоил себя Володя, уже попрощавшись с Балашовым и вместе с товарищами покидая форлагерь.
Глава одиннадцатая
Двое рабочих кухни предложили повару дяде Мише создать подпольную лагерную организацию — «Боевое братство советский людей».
Трое больных блока «А» объединились в блоковую коммунистическую ячейку и предложили в нее войти Грише Сашенину.
Барков рассказал, что соседи по бараку — сапожники — уговаривали его войти в партийную организацию их команды.
— Ну что же, — сказал Муравьев, — совершенно естественно: за девять месяцев наш союз вырос вдвое, но ведь положение таково, что все жаждут действовать. Этого требует и любовь к родине и ненависть к фашистам, к этому толкают и условия лагеря, и, наконец, наша с вами каждодневная пропаганда должна же сказаться! Это значит, что пора перейти от охвата десятков к охвату тысяч людей. Они же нас заждались! Мы с вами стоим на месте, а люди растут. Выходит, что мы отстали. Какие же мы после этого большевики!..
Бюро собралось под надежной охраной, и потому говорили они нестеснительно и свободно.
— А мы эти тысячи не подведем под фашистские пулеметы? — высказал сомнение Барков.
—
— Бюро поручает Баграмову, Трудникову и Кострикину разработать новую форму массовой организации, — решительно внес предложение Муравьев. — Разработать и доложить. В прошлый раз эти товарищи неплохо составили наш устав.
И вот спустя несколько дней эта тройка принесла на суд своего Бюро и актива проект «Устава антифашистских групп».
Это была единая задача борьбы для всех пленных лагеря. Призыв к действию — к моральному единству и стойкости, к диверсиям и саботажу на любых работах, которые могут принести пользу немцам. Не к обороне от полицейщины, а к наступлению на фашизм. Так показалось всем, кто слушал чтение проекта. Но Муравьев нахмурился. Он в эти дни много думал о том, что сам прозевал рост людей, новый процесс в массе, что смотрел не вперед, а назад.
— Мало, мало, друзья! — сказал Муравьев. — Конечно, этот устав поможет всей массе лагеря оформиться в группы. Но разве можно на этом остановиться? А другие-то лагеря как же? Вы о них позабыли? Разве все кончается нашей проклятой оградой?!.
— Да кто ж его знает, как там, в других лагерях, — высказался осторожный Барков.
— Уверяю тебя, Василь Михалыч, везде все так же, как и у нас! Только нам на положении «лазарета» полегче работать. Значит, мы и должны помогать другим лагерям, где нет наших особых, льготных условий. По рабочим лагерям только режим другой, а люди все те же. Наш долг — им помочь, подсказать! — твердо сказал Муравьев.
— Значит, первый параграф устава так и надо начать, — сказал Шабля: — «Антифашистские группы должны быть созданы в каждом лагере, в каждой рабочей команде военнопленных или гражданских советских людей, угнанных силой в Германию».
— Вот это правильно будет! — согласился и Муравьев. — И гражданские каторжники пристанут к святому делу! Мы их тоже должны подтолкнуть, подсказать и им, что делать, как быть. В наших благоприятных лазаретных условиях нам обо всех надо помнить, и мы тогда всюду найдем друзей и помощников.
— Я считаю, что немецкие солдаты охраны тоже пойдут в антифашистские группы, — высказался Сашенин.
Шабля Сашенина поддержал. Оба они имели в виду Оскара Вайса.
— И с этим я тоже согласен. Антифашисты не могут замкнуться в национальных границах, — сказал Муравьев. — И с немцами надо работать. Пора!.. Устав принимали дружно. Всем было ясно, что наступило время не подготовки к делу, а самих действий.
«Каждый член АФ-группы при переброске в другой лагерь или в рабочую команду должен вступить в местную АФ-группу, а если ее еще нет, то обязан создать ее заново», — так гласил принятый ими устав.