Пропавшие без вести
Шрифт:
— А что же он сам не ушел? — спросил кто-то.
— Захворал. Не хотел для других быть обузой, а бельгийцы-то звали, — сказал Задорожный.
— В партизаны — вот это да! — мечтательно шептались вокруг.
А пока всю генезенде-команду по-прежнему ежедневно посылали на всякие мелкие работы близ лагеря.
Но вот однажды в обеденный перерыв разнесся слух, что в форлагерь прибыли какие-то посторонние немцы, вероятнее всего — за рабочими. Еще минут десять спустя уже стало откуда-то точно известно, что приехали
— Чего-то они пожаловали в ТБЦ? Не с кладбища ли вербовать себе воинов?! — сказал Пимен Трудников.
— Да кабы поднялись из могил мертвецы, то дали бы они этой стерве, — говорили в бараках и в лагере и в лазарете.
— Может, нас вербовать хотят? Из «генезов» в «освободители» перекрещивать! — высказал кто-то предположение в разгрузочной железнодорожной команде.
— Где сунутся, там и окунутся! — разудало откликнулся самый молоденький из команды, «пацан» Еремка Шалыгин.
В каменном лагере после обеда заверещали свистки к построению. Но вместо того, чтобы вести людей на работы, всех собрали на лагерной магистрали. Генезенде-команду, сапожников, портных, рабочих со склада и даже свободных людей с кухни.
Их собрали широким кругом на площади возле кухонь.
Мартенс явился с четырьмя немецкими офицерами, которые отличались от прочих немцев нашивками на рукавах с русскими буквами «РОА».
— С вами хотят говорить офицеры русской освободительной армии, — сказал зондерфюрер, обращаясь к собранным пленным. — По этому поводу господин комендант лагеря приказал лагерные рабочие команды освободить для беседы, на работы не направлять.
— С праздничком — Николиным днем! — выкрикнул кто-то.
— В нашем селе престольный! — поддержал другой голос.
— Слово передаю господину капитану Петру Семеновичу Кошкину! — объявил Мартенс.
— А вы, господин унтер, не забыли, как собрания в колхозе ведутся?! — задорно крикнули из толпы.
Все уже знали, что Мартенс бывший колхозный конюх. Раздался смех.
Мартенс козырнул власовцу, уступил ему свое место и отошел.
Власовцы вышли на середину круга все вчетвером. Один из них, покряжистее и постарше возрастом, в капитанских погонах, торжественно поднял руку.
— Товарищи! — произнес капитан-власовец.
В ответ грянул неудержимый хохот в полтысячи голосов.
Тот растерянно оглянулся, недоуменно пожал плечами, развел руками, показывая, что не понял причину общей веселости.
— Какие же мы с тобой, сука, товарищи! — крикнул кто-то из собранных на «беседу».
— Вы же русские люди? — спросил капитан.
— Советские! — выкрикнули из толпы.
— И я советский! — отозвался власовец.
— Немецкий, — возразили ему.
— Товарищи, слушайте, что я скажу! — стараясь перекричать гул, надрывался оратор.
Соловей,запел кто-то звонко и тоненько.
Канареечка жалобно поет! —подхватили несколько голосов. И вот загремели всем хором:
Раз! Два! Горе не беда! Канаре-ечка жалобно поет!— Я вам хочу сказать… — в паузе выкрикнул власовец.
Соловей, соловей, пташечка-al.. —грянули снова все разом.
— Сволочь! — во всю глотку закричал власовский лейтенант, вступаясь за капитана. — К командирскому званию нет у вас уважения!
Но «канареечка» продолжала заливаться по-прежнему беспечно и весело. Никто никогда не мог бы представить себе, до чего издевательски презрительно, уничтожающе, как пощечина, убийственно может звучать простая, всем знакомая и бессмысленная солдатская песенка.
Власовский капитан плюнул и вышел из круга, за ним остальные его компаньоны.
— Дешево отступился! Я бы гнал такого фиговского агитатора! — ядовито заметил кто-то вослед.
— Со скотами беседовать! — задержавшись, со злостью повернулся власовец.
Широка страна моя родная —оглушительно зазвенел хор голосов.
Они стояли, не нарушая круга, и пели все время, пока Мартенс и разъяренные власовцы шагали к воротам лагеря
Пленные чувствовали сейчас себя победителями, и наплевать им было на кары, которые могут на них обрушиться. Да и что могут сделать? В карцер всех не упрячешь. Лишат на сегодня ужина? К голоду уж давно привыкли, а водичка под громким названием «кофе», которую наливают на ужин, никого не порадует.
Что можно делать еще? Потребовать выдать зачинщиков? Давно уже испытали фашисты, что этого не добьешься…
Пленные продолжали петь советские песни и с каждой новой песней теснее и теснее чувствовали локоть друг друга, забыли даже про ветер и про мороз. Только искоса наблюдали за воротами лагеря и за дверями комендатуры.
Вот вышли власовцы и направились обратно в форлагерь в сопровождении все того же Мартенса, а из барака комендатуры две-три минуты спустя появился обер-фельдфебель с кучкой солдат.
Не сговариваясь, не перекинувшись словом, все продолжали петь, как будто лишь для того и были сюда собраны распоряжением гауптмана гестапо.
Возглас «ахтунг» прервал их пение. Всех повели по рабочим местам, разделив по обычным командам
— Отмена Николину дню, товарищи! — крикнул кто-то из пленных