Пропавшие без вести
Шрифт:
— А вы что ответили? — строго спросил Муравьев.
— Ответили, что схожу и спрошу, — виновато признался Самохин.
— Неумно! — сказал Муравьев. — Никто к ним не выйдет. Для связи сидите ты, Балашов и Женя. Вон сколько умов!
Павлик еще больше смутился.
— Знаете, Семеныч, — сказал он, — когда я пошел сюда, меня встретил Кумов. Я ему рассказал обо всем. Он считает, что надо к ним непременно выйти, поговорить. Поручил мне спросить у вас, не пойти ли ему…
— Ну, посиди, я сейчас посоветуюсь, — с досадой сказал Муравьев.
До
Кострикин устроил немедленно вызов Кумова в рентгеновский кабинет. Туда же санитар привёл и Баграмова.
Кумов заранее понимал, что Муравьев и Баграмов будут ему возражать, и пришел раздраженным. Именно превращение ТБЦ в крупный руководящий междулагерный центр он считал очередной ступенью подготовки к восстанию. Целенаправленной и полезной могла быть вспышка восстания только разом во многих лагерях, а для этого нужно и, конечно, уже пора создавать настоящую, прочную связь.
— Если мы их не возьмем под свое руководство, они могут наделать глупостей, — горячо говорил Кумов. — Мало ли что они натворят по младости, если мы, старшие, им не поможем! Мы просто обязаны выслушать, что они там затевают! Фулькау — три тысячи человек, а руководители — молодежь!..
— Брать под свое руководство кого бы то ни было Бюро нас с тобою не уполномочило, — возразил Муравьев.
— Да, для этого надо решение. Надо заранее обсудить, — согласился Кострикин.
— Но ведь раньше или позже мы неминуемо станем центром для многих! — с обычной прямой решимостью подчекнул Кумов. — Так зачем же оттягивать? Трусишь, Иван Андреич? Кого? Советских людей?!
— Ты что же, считаешь возможным с ними говорить?! О нашем Союзе, о его превращении в междулагерный центр? — спросил Емельян.
— Ну конечно, не прямо! А все-таки надо их удержать на прочной связи, — настаивал Кумов. — Если никто из вас не идет, я считаю своим неуклонным долгом к ним выйти.
— Еще не хватает тащить твою бороду напоказ! — воскликнул Баграмов. — Я решительно против того, чтобы вышел Кумов! — обратился он к Муравьеву.
— Вообще я считаю, что можно к ним для беседы направить серьезного человека, но давать им связь прямо с нашим Бюро, по-моему, это совсем ни к чему. Твое мнение, Иван Андреич? — спросил Муравьев Кострикина.
— Поговорить-то можно, конечно, но осторожно, — ответил моряк. — Ведь до этих пор они видели только Балашова и Славинского. Я предлагаю направить меня в форлагерь для этой беседы, но не затем, конечно, чтобы их принять под свое руководство, а чтобы получше их разглядеть.
Кумов раздраженно пожал плечами:
— Если мы будем бояться советских людей и связей, то наше « главное дело» созреет тогда, когда оно станет ненужным! Ты сам говорил так, Семеныч! Что же теперь, на попятный?
— А если будем уж слишком «бесстрашны», то главноеникогда не созреет! — возразил Муравьев. — Я за то, чтобы «комендант полиции» ТБЦ, Иван Андреич, сходил повидаться с ними, а не тот, кого в кандалах недавно держали и неизвестно, сняли ли обвинение в комиссарстве! Ведь новые власовцы в лагерь присланы не напрасно…
— Хорошо, пусть Кострикин идет, — с раздражением сдался Кумов.
…«Коротышка» давно уже освоился с Балашовым. Он даже не пошел в карантин с гостями, которые высказали желание навестить прежних своих больных, а просто просил Балашова не засиживаться с ними в карантине долее часа.
— Мит мир, [93] — небрежно буркнул Балашов постовому в воротах форлагеря, подавая пропуск за подписью Вилли.
— Gehen durch! — кивнул немец. — Danke! [94] — добавил он, обнаружив в руке у себя сигаретку.
— Ого! Ты нас конвоируешь! Значит, на полном доверии у фрицев! — подмигнул Балашову фулькауский врач.
— Немец падок на «раухен». Платим за все, — усмехнулся Балашов.
93
Со мной.
94
Проходите! Спасибо!
— А как твой коротышка Вилли, он ничего? — спросил врач.
— Наглец, обдирала… Ничего, в общем, мы с ним «дружки», — сказал Балашов.
Кострикин встретил гостей в каптерке пустого карантинного барака, который только что дезинфицировали, освободив помещение для новых больных.
Балашов и «Полтавский» остались снаружи для наблюдения и охраны.
— Значит, это вы руководите всем? — сразу спросил Кострикина фулькауский доктор Башкатов, молодой коренастый брюнет с решительным узкоглазым, широкоскулым лицом под крутыми завитками упрямых волос.
— Вопрос не совсем удачный! — укоризненно ответил моряк. — Вы просили человека, который может ответственно поговорить, кое-что посоветовать. Я могу ответить на все вопросы, но… кроме неумных.
— Да, уж ты подзагнул! — сказал спутник Башкатова, рослый, смущающийся, светловолосый Кречетов. — Такие вопросы не задают… Мы хотели спросить, товарищ, — обратился он к Кострикину, — что вы считаете на сегодня важнее всего в нашей работе. Мы просили и раньше от вас указаний, а вы не даете. Вот мы и приехали.