Пропавший линкор

Вильямс Роберт Мур

Тишина была ответом на его слова. Каким-то странным образом все признали Мерчисона главным. Он не сделал ни единого намека насчет того, кто он такой или кем он был, но когда он говорил, создавалось впечатление, что он знает, о чем говорит.

Уэйд решил, что ему нравится этот человек.

— Вы, кажется, не очень волнуетесь по поводу этого.

— А к чему беспокоиться? Смерть все равно не минует нас всех. Некоторым из нас она кажется другом. Когда мы становимся достаточно старыми и уставшими от жизни, то без сожаления ждем, пока…

да, черный верблюд опустится на колени перед нашими дверями.

Все промолчали. Ослепительные лучи солнца по-прежнему лились в бутылку.

— Вы сами уже достигли точки, где не станете сожалеть о том, что пришла пора сесть на черного верблюда? — с сомнением спросил Уэйд.

— Нет, — рассудительно ответил Мерчисон. — Я прикинул, что у меня есть еще семь часов, прежде чем этот солнечный свет заставит меня волей-неволей уйти в ту дверцу. Да, примерно часов семь. Может быть, его закроет какая-нибудь тень, — рассмеялся он. — Только откуда здесь появиться тени?

— Значит, вы думаете, что яркий свет и жара в бутылке созданы специально для того, чтобы принудить нас уйти через дверцу, когда и если она откроется?

— Конечно, друг мой. Что же еще?

Уэйд пожал плечами. Он говорил лишь затем, чтобы поддержать беседу. Он говорил, чтобы помешать себе и другим остаться наедине со своими мыслями.

— А предположим, мы решим просто остаться сидеть и не воспользоваться прекрасной возможностью, которую нам предложат, когда дверца откроется?

— Тогда мы будем просто сидеть, — ответил Мерчисон. — Друг мой, когда настанет время, мы будем счастливы пройти в ту дверцу даже ползком, если понадобится. Мы здесь пробыли всего два часа. Два часа — это ерунда. Мы можем выдержать это. Но четыре часа… Мы хорошо прожаримся к тому времени, нас станет мучить жажда, начнется лихорадка от солнечных ожогов. Да мы душу готовы будем продать за глоток воды. Я думаю, нет никаких сомнений, что наши друзья наверху, — он махнул рукой на горлышко бутылки, — весьма изобретательно все спланировали. Мы можем остаться здесь и погибнуть, а можем пройти в дверцу — и столкнуться с чем-то конкретным.

— Они мне не друзья, — процедил Галли. Он был приземистым, с мощными плечами и руками. Во рту не хватало двух передних зубов, а правую сторону лица пересекал длинный шрам. — Хотел бы я добраться до тощей шеи главного хранителя — кажется, они называли его Газликом. Держу пари, у него выскочат глаза из орбит.

И он сжал руки, показывая, что хотел бы с ним сделать.

— Но вы не можете во всем винить Газлика, — заметил Уэйд. — В конце концов, имеет же он право защищать сокровища, которые в течение многих столетий накапливала его раса, от… — он глянул на присутствующих, — от воров.

При этом слове все беспокойно зашевелились.

— Я правильно выразился, мы — воры? — спросил Уэйд.

— Н-ну, —

неуверенно протянул Галли, — я не против признать, что надеялся тут найти несколько пригоршней бриллиантов.

— И у Ферда, я полагаю, была подобная идея?

— Вы не смеете обзывать меня и Ферда ворами, — закричал вдруг Соня. — Мы не собирались ничего здесь красть. Мы просто любовались окрестностями, когда эти тощие хранители налетели на нас и бросили в бутылку. Но мы с Фердом не воры.

Он уже был на ногах, истошно вопя. Без сомнения, он был вором, любящим подкрадываться в темноте. Уэйд и Мерчисон пытались его успокоить, но он все больше духарился.

— Сейчас я успокою его, — сказал Галли.

Он поднялся, измерил взглядом расстояние и, внезапно выбросив левую руку, попал Соне снизу в челюсть. Это был классический нокаут. Соня рухнул на спину и больше не шевелился.

Уэйд нагнулся над ним и взял его запястье, нащупывая пульс. Галли стоял с шутливо-озадаченным выражением лица.

— Когда вы кого-то успокаиваете, он навсегда затихает, — сказал Уэйд без улыбки.

— Мертв? — спросил Мерчисон.

— Сломана шея, — ответил Уэйд.

Галли удивленно раскрыл рот.

— Черт, я не хотел его убивать, — вызывающе сказал он, сгибая и разгибая пальцы левой руки, которая нанесли смертельный удар. — Я просто хотел заткнуть его. Его верещание действовало мне на нервы. — Он испытующе посмотрел на остальных, ища понимания и сочувствия, но ничего такого не нашел. — И что теперь? — заявил он с вызовом. — Ну пристукнул я его, и чего? Кто-нибудь хочет, чтобы я повторил?

— Я не хочу, — вздохнул Мерчисон. — В общем, насколько я знаю нашего друга, то полагаю, что Соне повезло гораздо больше, нежели он заслуживал. Может быть, — продолжал он, глядя на Галли, — что в ближайшем будущем я тоже сорвусь и начну кричать. Если так, то могу я быть уверен, что вы успокоите меня так же эффективно, как успокоили Соню?

— Ч-что?

— Бывают случаи, когда легкая смерть может стать очень желанной.

— Эй! — сказал Уэйд.

— Здесь жарко. Я уже весь горю. Мне нужен глоток воды…

Шлеп!

Пальцы Уэйда оставили красную отметину на щеке Мерчисона. В глазах последнего вспыхнули сердитые огоньки, он начал было подниматься, сжимая кулаки.

— Послушайте, вы… — сказал он, но тут же прервал себя и рассмеялся: — Спасибо. Боюсь, я дал волю эмоциям.

— Собаки не перестанут грызться, пока последняя собака не подожмет хвост, — бодро сказал Уэйд.

Он хотел было продолжить, но его прервала девушка. Она не проронила ни слова с тех пор, как ее вместе с остальными засунули в бутылку, а сидела на корочках у стены, как робкое испуганное животное, сжавшись в комок, чтобы скудная одежда, выданная ей надзирателями, закрыла ее гибкое тело. Ее глаза, в которых ужас сменялся испугом, граничившим с паникой, метались от одного члена группы к другому. Она казалась ошеломленной.