Пропажа государственной важности

Монт Алекс

— У вас, вижу, поменялась обстановка? — окинул кабинет придирчивым взглядом Стекль. — Помнится, в прошлый раз мебель была построже, не такая фасонистая.

— На Страстной неделе привезли. Хозяйственный департамент расстарался, — пояснил хозяин кабинета и вопросительно глянул на посетителя.

— Предполагал увидеться с Александром Михайловичем, но меня отослали к Гумберту, который ровно ничего не знает, — горько посетовал Стекль, проникновенно посмотрев в глаза собеседника.

— Однако ж, какова цель вашего визита? — Вестман не мог взять в

толк, с чем к нему пожаловал посланник.

— Получить подписанную государем ратификационную грамоту, касаемую уступлению нами Аляски, дабы немедля отбыть с нею в Вашингтон. Предстоят слушания в Сенате, а там немало противников этой сделки. Конечно, госсекретарь Сьюард наш друг и союзник, но его влияние не безгранично. Любые задержки с нашей стороны крайне нежелательны и могут повредить и даже сорвать, — театрально понизил голос Стекль, — процедуру утверждения договора.

— Так, стало быть, ожидаемого документа вам не вручили? — наконец понял, в чем дело Вестман.

— Именно так, любезный Владимир Ильич. Не вручили, хотя точно знаю, что государь договор подписал и отдал на контрассигнацию князю.

— Вам ли не ведать, дражайший Эдуард Андреевич, в какой тайне готовился и был подписан оный договор. Многие члены кабинета узнали о нем постфактум и из газет. При всей своей обходительности и, я бы сказал, подчеркнуто щепетильной учтивости, вице-канцлер не счел возможным сообщить о нем даже мне, своему товарищу министра. А вот про Гумберта вы напрасно. Он многое слышит, но мало говорит. Его сиятельство даже берет его иногда на свои всеподданнейшие доклады. Полагаю, он оставит его за себя, когда уедет на Выставку, — с затаенным чувством обиды признался ему Вестман.

— В обход вас?

— Я товарищ министра по должности, а Гумберт становится таковым де-факто.

— Печально, однако, — озадаченно протянул Стекль, нимало удивленный сообщенными ему известиями.

— А посему, не взыщите, любопытствовать у князя на предмет означенного договора я не стану, да и, пожалуй, не вправе. Это — прерогатива государя.

— Благодарю за откровенное и честно высказанное мнение, Владимир Ильич. Перед отъездом в Вашингтон непременно к вам загляну.

— Весьма меня сим обяжете, — сдержанно попрощался Вестман.

Потерпев фиаско с заместителем Горчакова, Стекль подумал запустить колесо интриги с помощью министра финансов Рейтерна, благо тот находился рядом. Застать его посланнику улыбнулось, и, подчинившись року, он отправился в Мраморный дворец к главному протагонисту сделки.

Его высочество Константин милостиво принял Стекля, пообещав воздействовать на вице-канцлера:

— Полагаю, на будущей неделе вы благополучно отправитесь по назначению, или я буду не я, — со свойственным себе апломбом заверил его великий князь и, в знак особого расположения, оставил обедать.

Сидевшая против посланника, супруга его высочества великая княгиня Александра Иосифовна, к тайной радости, Стекля оказалась в числе записанных недоброжелателей Горчакова. Узнав о причине его визита, она

весьма недвусмысленно высказалась о князе, желчно пройдясь по его связи с Акинфиевой. Оказалось, Надежда Сергеевна приходится родной сестрой ее бывшей фрейлины Анненковой, скандально удаленной от двора и высланной за границу.

— Эта Акинфиева такая же интриганка и авантюристка, как и ее экзальтированная сестра, возомнившая себя Марией-Антуанеттой. По причине ее спиритических сеансов я не могла заснуть без хлорала и едва не тронулась умом и не потеряла ребенка! — неожиданно разоткровенничалась ее высочество.

Когда Стекль покидал Мраморный дворец, его хозяин, в очередной раз, обмолвился, что с удовольствием бы видел во главе русского МИДа более современного человека, остановив выразительный взгляд на посланнике. «Возглавить министерство, конечно, заманчиво, однако я тоже не молод, да и в чинах задержался — возвращаясь к себе на квартиру, с досадой размышлял Стекль. — А вот господин Гумберт, если верить словам Вестмана, далеко пойдет. Уже тайный советник, а младше меня лет на пятнадцать будет! А ведь никаких дарований, окромя деревянной задницы. Безотказная машина для исполнения предписаний князя. Его расплывчатая слабая тень».

Глава 11. Вербовка нигилиста

Придя домой, Палицын закрылся в кабинете, сообщив жене, что должен поработать. Он понимал, что Чаров неспроста завел речь про столяра, и, вытирая со лба испарину, соображал, как ловчее объяснить свое нахождение в кухмистерской. Придумав причину похода в заведение, он разом повеселел и вышел в гостиную. Привыкшая не задавать лишних вопросов супруга оторвалась от шитья и вопросительно посмотрела на Кондратия Матвеевича.

— Я отобедал с товарищем, так что не тревожься, сыт. Разве что чаю выпью, когда вернусь.

— Опять уходишь, Кондраша? — не удержалась на этот раз от вопроса женщина.

— Представляешь, позабыл японский словарь в Департаменте, а без него я как без рук. Работу срочную не доделать.

— Не бережешь ты себя, Кондраша. Вон, как лицо покраснело! Сгубит тебя эта служба, да и ведь поздно уже! — в сердцах посетовала она.

— Дай срок, Веруша, дай срок! Вскорости богатой заживем жизнью, не чета нашей нонешней, но для этого порадеть надобно, — он чмокнул жену и исчез со свертком в руке. Палицын решил съездить на Васильевский остров и, не откладывая в долгий ящик, пристроить «Колокол» в надежные руки.

Казенная квартира в двухэтажном доме приходского училища при соборе Святого Андрея Первозванного, кою занимал преподававший в нем Закон Божий Нечаев, встретила его стойким запахом дегтя, исходившим от выставленных к дверям высоких яловых сапог.

— Сергей Геннадьевич занимается, обождите, — впустил его в квартиру юноша с бескровным напряженным лицом и засеменил в комнаты.

«Однако, — усмехнулся Палицын, — еще молоко на губах не обсохло, а мы уже Сергей Геннадьевич! И что это за юноша бледный мне дверь отворял? Квартирант его, что ли?»