Пропажа государственной важности
Шрифт:
Чудовищная разбитость вдруг охватила его. Руки повисли плетьми, настроение упало до нуля… Возвращаться на Крестовский, ехать кутить с Несвицким и его сотоварищами, а после, как водится, продолжить разгуляево в салоне мадам Петуховой или в борделе на Потемкинской ему расхотелось, да и не в тему было. Шнырь с отчетом по Палицыну ожидался ввечеру. Вытащив из кармана походного сюртука неизменный блокнот, он присел на скамейку и запечатлел Авдотью, внеся пару свежих штрихов и в портрет англичанина.
Глава 13. Догадки и подозреваемые
Шнырь
— Обыск не мешало б у него произвесть, да как его сделать? — с озадаченным видом глянул он на филера.
— Обыск, понятно, так, с кондачка, без бумаги казенной не сделаешь, а вот зайти в квартиру с какой-нибудь надобностью, пожалуй, можно. Однако у нас на службе к подобным делам особые люди приспособлены, но коли надобно…
— Надобно и весьма, но покуда с этим повременим. Полагаю, по причине неприсутственных дней, он никуда не отлучался, али вдруг заболел?
— Лекарей к нему не приглашали, я бы точно приметил. Хотя, — задумался агент, — крутился там один, да он, кажись, в парадный подъезд, со стороны Екатерининского зашел. Разве что, супруга их с сыночком выгуливались, но я их, вестимо, одним глазом проводил, — хитро прищурился Шнырь.
— С чего ты решил, что это жена его с сыном?
— Да уж, решил — дело нехитрое, — Шнырь не захотел было раскрывать профессиональные тайны, но потом передумал. — Когда они из подъезда выходили, я, аккурат во дворе ихнем затаился и увидал, как она ему в окно ручкой махнула.
— Двор же обычно запирают, стало быть, ты всякий раз дворника спрашиваешь тебя в ворота пустить?
— Зачем дворника. У меня на сей случай инструменты припасены, — он распахнул полы сюртука и взору Чарова предстала связка всевозможных ключей и отмычек, прикрепленная к поясу филера.
— А ты не промах, как я погляжу! Давай, дальше рассказывай! — он догадался, что агент кое-что припас на десерт.
— На углу Невского и Екатерининского канала, когда уж домой возвертались, им повстречался господин с рыжеватыми усами в длинном сюртуке и цилиндре.
— Но ты же, верно, далеко от того места был? — удивился орлиному зрению агента Сергей.
— Как заприметил, что супруга их с рыжеусым этим беседует, поближе подошел и господина того срисовал.
— А ежели в ту самую минуту наблюдаемый из квартиры бы улизнул?
— Не улизнул. В квартире семейство свое дожидался, у меня на это чуйка, ваше высокоблагородие, — поражал своей уверенностью агент.
— Стало быть, она с ним дружна, раз поговорила? — продолжал допытываться Чаров.
— Дружна, не дружна — не ведаю, но, определенно, знакома.
— Ну, а рыжеусый куда подался?
— Сел в бричку, да поехал к Полицейскому мосту, далее я уж не видал.
— В бричку, говоришь?
— С открытым верхом, двойкой запряженную.
— Часом, лошади не гнедые были? — в предчувствии удачи весь напрягся Сергей.
—
— А не этот ли фрукт в бричку саживался? — Сергей показал свой портрет англичанина.
— Похож, — придирчиво вглядевшись, уверенно подтвердил Шнырь.
— Завтра походишь вот за этой особой, — он перевернул страницу в блокноте, и перед агентом предстало лицо горничной Авдотьи. — Как и прежняя мадам, эта живет там же, на Дворцовой. Полагаю, что рыжеусый возле нее виться будет, — пояснил Чаров.
После ухода филера к нему постучался слуга Прохор и вручил доставленное нарочным письмо. То была записка от чиновника сыскной полиции по убийству столяра Михеева. «Входя в интерес вашего высокоблагородия, спешу уведомить, что злодей изобличен и доведен до чистосердечного сознания. Ежели господину судебному следователю будет угодно прибыть в сыскное отделение, сочту за честь ознакомить его с существом дела», — ставил точку в подозрениях Сергея полицейский сыскарь.
— Но как вы объясните присутствие денег при Михееве? Убить за инструмент, пусть и превосходный, стянуть с покойника сапоги, и не тронуть кредиток почти на полтораста рублей?! Уму непостижимо! — не мог взять в толк логику злоумышленника Чаров, когда на следующее утро встретился с автором записки коллежским регистратором Блоком, отвечавшим за расследование.
— Соблаговолите пройти со мной к арестанту и лично во всем удостовериться, — с непроницаемой миной тот пожал плечами и распахнул дверь.
Арестованный — щуплый мужичонка лет сорока, в продранном кафтане на голое тело и плисовых штанах, бывших ему по щиколотку, вскинулся с топчана и затравленно вперился в вошедших.
— Вот что, Егорий. Расскажи-ка господину судебному следователю, как Антипа зашиб, да отчего смертоубийство замыслил?
— Вот те крест, не замысливал я смертоубийства, — наскоро перекрестившись, пригладил грязной, с запекшейся кровью рукой вздыбленную шевелюру Егор, и его острое, в мелких чертах лицо, обратилось в испуганную лисью морду.
— Замысливал, али нет, суд рассудит, а ты говори по совести, как дело было, коли хочешь снисхождение заслужить, — строго приказал ему Блок.
— Сижу я, значит, в кухмистерской, водку гольную пью, деньги остатние считаю, вижу, едва на чай с хлебом хватит, да в Яковлевке [31] заночевать. Огляделся, а тут Антип с благородием каким-то лясы точит. Ну, думаю, подвезло. Спрошу у него на бедность, ведь мы ж родня.
— И что же, Антип отказал? — в нетерпении подал голос Чаров и наткнулся на укоризненный погляд Блока.
31
Огромный доходный дом на любой карман. От дешевых полуподвальных клетушек и душных тесных комнат меблирашек до вполне себе «барских» квартир. Находился возле Александровского рынка и выходил на три стороны: Садовую улицу, Вознесенский и Екатерингофский проспекты.