Пропажа государственной важности

Монт Алекс

— Отказа от него не было, — поник в одночасье Егорий и уставился безучастно в пол.

— Ну, ну, рассказывай! Что дальше-то было? — подбодрил его следователь сыскной полиции и угостил папироской.

— Так вот, — с наслаждением затянувшись и выдохнув дым, оживился Егорий, — когда благородный ушед, я к Антипу. Что, говорю, не признал братца сваво двоюродного, бобыль нелюдимый? А он мне: «Признал, отчего ж не признать. Только вот одежонка у тебя больно дрянная, сапоги, что я тебе месяц назад справил, небось, пропил, да и сам ты, запьянцовская душа, рылом не вышел, чтоб за столом моим сиживать». — Я, конечно, не гордый, но обиду на него

затаил. «На вот, говорит, возьми целковый, и иди своей дорогой, а я желаю один со своими мыслями побыть». — Я, понятно, целковый взял, до земли поклонился ему, и на свое место возвертался. А на душе так погано стало, хоть волком вой. Допил я, значитца, водку и вдругорядь спросил, только уже не рюмку, а цельный полуштоф, да печенки жареной закусить. Сижу, печенкой водку заедаю, папироску курю, как сейчас, да на благодетеля сваво поглядываю. А ему половой вина подливает, да речи угодливые ведет. Мне так это все поперек горла встало, что я не помню, как полуштоф свой опорожнил и хмельной на улице оказался, — замолчал Егорий и в поисках поддержки посмотрел на Блока.

— Сказывай уж теперь до конца, как дело было, — протянул ему тот еще папиросу.

— А что сказывать-то. Очнулся я от беспамятства пьяного в подворотне и вижу, что Антип с раскроенным черепом в луже крови в ногах моих лежит, а рядом струмент его. Сам я сижу на мощеном полу, к запертым воротам спиной прислоненный, а на улице уж утро занимается, светать зачинает. На коленях у меня топор, а на нем кровь запекшаяся. Как что произошло, хоть убей, не помню, только, вот разумею, что это, значитца, я братца сваво порешил. Испугался, аж до озноба, и протрезвел враз.

— Стало быть, как вышел из кухмистерской и Антипа топором по голове, а после финкой по нему приложился, не ведаешь? — не удержался от вопроса Чаров.

— Ума не приложу, ваш благородь, господин следователь. Хоть режь меня, а не помню. Да и финку отродясь при себе не держал.

— С кем пил свой полуштоф, может, все-таки вспомнишь? — спросил его о собутыльнике Блок.

— Маячила против меня рожа чья-то, да в таком тумане плыла, что не приведи Господь.

— Но как ты объяснишь, что сапоги с братца снял, а в карманах его не пошарил? При нем, ведь, немалые деньги были? — задал главный вопрос Сергей.

— В ту минуту свист городового раздался, и женские крики донеслись. Я топор в струмент кинул, сапоги снятые схватил и побежал опрометью вместе с ящиком, куды глаза глядят. Пробежав по набережной, по ступеням к воде спустился, да топор в канал бросил, затем опорки окровавленные на сапоги сменял, умылся, да окольной дорогой в Вяземскую лавру пожаловал, она ближняя была. А ящик со струментом Никитиной, солдатской вдове, что в доме де Роберти [32] на Садовой, за семь гривенников продал. Не до торговли уж было.

32

Доходный дом по соседству, пристанище аналогичного, что и Вяземка, контингента.

— Благодаря тому ящику мы его и арестовали. Никитина эта, известная скупщица краденого, давно у нас на примете. Ее господин Путилин, начальник наш, в свое время выследил, да на чистую воду вывел, и с той поры она завсегда нужными сведениями нас балует, — уже в кабинете, доверительно сообщил ему Блок.

— Вы не полюбопытствовали у веселой вдовы, ножа

подходящего в том ящике, часом, не оказалось?

— Спросил, разумеется. Не было там ножа.

— Когда ящик с инструментом на квартире покойного искали, что-нибудь любопытное обнаружили?

— Разве что бухгалтерскую книгу, куда Михеев, будучи грамотным, записывал свои повседневные денежные траты, вносил данные о заказах и полученные доходы со сделанной работы. Большой педант был. Я книгу оную забрал, подумав, вдруг для расследования сгодится, — он выдвинул ящик стола и положил перед Чаровым изъятый гроссбух.

— Да тут у него все подробно, аж по годам и дням расписано, — листая аккуратно исписанные страницы, изумился он. «Стало быть, последний заказ он сюда внести не успел». — Позволите ли на книжицу ту на досуге взглянуть?

— Берите, конечно, только верните, когда ознакомитесь.

— Не премину, господин Блок. Кстати, где изволит, сейчас пребывать Иван Дмитриевич? — Чаров решил, что будет не лишним посоветоваться с начальником сыскной полиции Путилиным, не посвящая того в истинные резоны своего интереса.

— Командирован в Московскую и Ярославскую губернии фальшивомонетчиков изобличать.

— И мне довелось с этим людом повозиться. Бывало, одну фабрику закрыть не успеешь, как на тебе, новая фальшивые кредитки печатать зачинает. Прямо-таки поветрие какое! — искренне посетовал Чаров, огорченный отъездом Путилина. — Кстати, отчего тогда свист приключился, что спугнул злодея? — он вспомнил о городовом в рассказе Егория.

— В заведении тут одном, «Бархатные глазки» зовется, клиент платить за девицу, проведши с ней приятственно время, отказался. Дебош пьяный учинил, швейцару рожу разбил, да сбежать удумал. А мадам содержательница, не будь дурой, в окошко выглянула, да городового крикнула, благо он рядом ошивался. Митрич мужик здоровый, монеты пальцами гнет, они субчика того со швейцаром догнали, скрутили, да живо заплатить уговорили.

Поблагодарив за исчерпывающий рассказ, он ушел из сыскного отделения со смешанным чувством. Как-то не тянул Егорий на закоренелого убийцу, хоть и чистосердечно сознался. Да и духу ему недостало б, дабы так, по черепу топором родственника порешить, а после, с холодной расчетливостью, финку в сердце для гарантии добавить, — мучился сомнениями Чаров по дороге к дому. На квартире его ждал половой из кухмистерской, пущенный Прохором на кухню.

— Стало быть, когда благородный ушел, Михеев сидел в одиночестве и был чем-то озабочен? — принялся за расспросы Сергей, дослушав рассказ полового.

— Скорее, даже расстроен-с. Я ему вина-с налил, а он грит: «Ступай, я дальше сам буду-с». Не пожелал никого-с подле себя видеть.

— А тот, рыжеусый, что за Михеевым вышел, ранее в вашем заведении бывал?

— Он-с у нас, как и благородный, был-с впервой-с, это точно-с.

— А Егорий, выходит, оставался в кухмистерской и за Михеевым не пошел?

— Да разве он-с сваву водку-с оставит, а тут ему и закуска подоспела-с! Он покамест водку не допьет, никуды-с не денется. Да и Антип был-с к разговорам не расположенный.

— Егорий хмельной был?

— Превесьма-с. Едва-с на ногах держался, а когда-с уходил-с, рыжеусый ему даже-с помогал выйти-с.

— Значит, рыжеусый вслед за Михеевым ушел, потом обратно в кухмистерскую вернулся, оставался там какое-то время за столом с Егоркой сидеть, после чего помог ему пьяному из заведения выйти и назад уже не приходил?