Пропажа государственной важности
Шрифт:
— Понравились сапфиры мадемуазель Базилёфф? — заметил его остолбенение Несвицкий. — Они действительно великолепны, Чаров! Дивной чистоты камни, а какие бриллианты вокруг! Тонкая изумительная работа! Серьги точно под стать хозяйке. Ты видел, какое у нее прелестное одухотворенное лицо! Надо бы приударить! — не переставал восхищенно восклицать князь, не спуская глаз с горничной.
В ложе английского посла разместились, не чинясь, широко и свободно. Несвицкий, испросив разрешение Кавендиша, занял кресло подле Авдотьи, которая оказалась между ним и англичанином. Чаров со Шварцем покойно расположились сзади, на стульях второго ряда. Когда оркестр заиграл увертюру и пополз малиновый бархат занавеса, к ним присоединились припозднившиеся Мятлев и его давний приятель Чайковский [47] ,
47
К примеру, лето 1866-го года П. И. Чайковский провел на даче Мятлевых.
— Какой сочный бархатный голос! Чудесное контральто! И как изящно господин Берлиоз изменил Глюка! [48] — с чувством восклицал он, стоя аплодируя госпоже Лавровской.
— Ее исполнение восхитительно! Бесподобно широкий диапазон! — вторил Чайковскому Несвицкий, попутно оглядывая публику, разбредшуюся по опустевшему партеру, ввиду начавшегося антракта.
Кавендиш с Авдотьей направились в буфет, Чаров последовал за ними. Он решил не обнаруживать свое знакомство с горничной, дабы не конфузить или, того хуже, застать врасплох новоявленную мадемуазель Базилёфф. К его удивлению, та порядочно изъяснялась по-французски, и могла поддержать беседу на любую тему, да и, вообще, не тушевалась и держалась достойно. «Если не знать, кем она служит — никогда не подумаешь, что перед тобой горничная», — поражался тому, как ловко она управляется с веером и носит изящный, в тон платья, ридикюль. Даже появление в фойе, где был устроен буфет, вице-канцлера Горчакова под руку с Акинфиевой не смутило ее, что, впрочем, нельзя было сказать о Надин. Та хищно впилась глазами в туалет и серьги Авдотьи, а когда узнала ее, безмятежно поедавшую пирожное, готова была растерзать несчастную на месте. Прошипев пару слов своего спутнику, они прошествовали далее, при этом Горчаков обернулся и одарил ледяным взором девушку.
48
Берлиоз создал новую редакцию оперы Глюка «Орфей и Эвридика» в 1860 г., где партию Орфея исполняет женский голос — контральто или меццо-сопрано. Композитор специально переделал ее под голос Полины Виардо. Премьера обновленной оперы состоялась в том же году в Париже и имела оглушительный успех.
Затерявшийся в толпе Чаров с интересом наблюдал эту сцену, прикинув, что настало самое время сойтись с британцем поближе. Улучив момент, когда тот оставил Авдотью угощаться фруктами и шампанским в компании Несвицкого и, к явной досаде князя, прилепившегося к ним Шварца, он завел разговор с Кавендишем. После первых малозначащих и дежурных фраз англичанин пожаловался на несовершенство таможенных тарифов и выразил заинтересованность в скорейшем развитии русских железных дорог.
— Насчет тарифов не скажу, хотя, по-моему, они пока что весьма либеральны, а вот на предмет расширения нашей железнодорожной сети полностью с вами согласен. Отсутствие железных дорог тормозит отечественную промышленность и торговлю. Дело упирается в недостаток внутренних финансовых ресурсов, привлечение же иностранных капиталов не всегда удобно, — весьма кругло пояснил он, умолчав о вопиющем воровстве и казнокрадстве причастных к строительству железных дорог лиц.
— Не стоит бояться иностранцев, господин Чаров. Для такой протяженной страны как Россия железные дороги первейшая надобность, — с важностью знатока подчеркнул он.
— Правительство уделяет пристальное внимание поднятому вами вопросу, господин… не имею чести вас знать, — услышав знакомый голос, Сергей повернул голову и встретился глазами
— Позвольте вам представить, дядюшка. Господин Кавендиш, британский коммерсант.
— Польщен знакомством, экчеленц, — почтительно поклонился англичанин.
Несвицкий как-то проговорился ему, что Чаров состоит в родстве с министром внутренних дел Валуевым, и едва Сергей назвал вторгнувшегося в их беседу господина с выглядывавшей из-под фрака красной лентой [49] дядюшкой, тот сразу понял, кто перед ним. Пребывая в благодушном настроении, Валуев обстоятельно отвечал Кавендишу и, оседлав свой конек, разглагольствовал про железные дороги аж до конца антракта. Прозвучавший третий звонок заставил его вернуться в зал с нескрываемым сожалением.
49
Лента ордена Александра Невского, которым награждались высшие чиновники Российской империи. Носилась через левое плечо поверх парадного мундира или под фраком.
— Министр, ваш дядя, — увлекательный собеседник, — заметил Чарову Кавендиш, как перед ними возникла освободившаяся от общества князя Авдотья.
— Пойдемте уж, господа, нехорошо опаздывать, — на этот раз по-русски молвила госпожа Базилёфф и, с лучезарной улыбкой взяв под руку Кавендиша, увлекла его в ложу.
По дороге им повстречалась оживленная группа ярких бородатых мужчин, задержавшихся в буфете и спешивших теперь на свои места.
— Какие колоритнейшие персонажи! — кивая на жизнерадостных бородачей, в брезгливом небрежении съязвил англичанин.
— Полагаю, это члены делегации славянских народов, не имеющих своего отечества. Подданные Австро-Венгрии и Оттоманской империи, прибывшие на Славянскую Этнографическую выставку, — объяснил присутствие болгар и сербов в театре Чаров.
— Но ведь выставка открывается в Москве! — немедля парировал нахмурившийся Кавендиш.
«Ишь ты! Газеты наши, вижу, внимательно читаешь и за новостями следишь. А может, не одними газетами да слухами пробавляешься?» — отметил в уме он, вслух же произнес:
— Они приехали в столицу ради встречи с официальными лицами и видными деятелями русской политической сцены, — ничтоже сумняшеся, авторитетно проронил Сергей и украдкой глянул на Кавендиша.
Его насупленная мина говорила лишь об одном — он был неприятно поражен сообщенным известием.
— Господа, вы мешаете слушать оперу! — весьма нервным тоном сделал им замечание Чайковский, когда они, продолжая беседовать, пробирались в ложу.
— Молчим, молчим, месье Пьер, — нащупывая в темноте стул, извиняющимся голосом отозвался Чаров.
Уступая настойчивости Кавендиша и горячо поддержавшего его желание Несвицкого, Мятлев уговорил-таки Чайковского отправиться за кулисы и поздравить Лавровскую с триумфом. А он был полным. Восхищенная публика многократно вызывала певицу на бис, скандировала «браво» и забрасывала сцену цветами. Особенно неистовствовала галерка. Небогатый люд верхних ярусов оказался тонким ценителем искусства и преданным почитателем молодого таланта.
Жаждущих попасть в уборную певицы было предостаточно, и только личное знакомство Чайковского с сотрудником дирекции Мариинского театра, отважно защищавшим дверь гримерки от назойливости толпы, позволило им попасть внутрь.
— Как только ея императорское высочество изволит покинуть Елизавету Андреевну, я немедля пропущу вас, — доверительно шепнул он ему.
— Великая княгиня Елена Павловна оказывает покровительство госпоже Лавровской, — удовлетворил всеобщее любопытство Чайковский. После ухода августейшей особы он первым вошел к ней, через минуту позвав остальных.
Авдотья со Шварцем пожелали остаться и дожидались в фойе. Шварц нагрузился в буфете коньяком и теперь пребывал в молчаливой задумчивости, тогда как Авдотья откровенно устала. Поход в оперу нелегко ей дался, и, обмахиваясь веером от мадам Дюбуа, она наслаждалась покоем. Увидев, что горничная в относительном одиночестве, Акинфиева коршуном налетела на нее, потребовав объяснений. Не позволив ей затеять скандал, Авдотья твердо дала понять, что вольна поступать как захочет и та не вправе указывать ей.