Пропажа осла
Шрифт:
– Ради аллаха, брось шутки, - начал кричать содержатель караван-сарая, размахивая руками.
– Мне не до шуток. Сейчас выведу осла, и убери его отсюда.
Худаяр-бек тоже стал кричать:
– Да что ты за человек! Скажи мне наконец, в чем дело?
– А в том дело, что ты привел ко мне в караван-сарай краденого осла. Что ты, насолить мне решил, что ли?
– Да ты что - спятил или вина хватил? Как это краденого осла? Вор я, что ли? Ты придержи язык, не то, клянусь аллахом, потом пожалеешь...
– Милый человек,
– Какой скандал? Говори толком.
– Какие бывают скандалы? Не успел ты привязать осла и уйти, как сынишка дяди Мамед-Гасана стрелой ворвался в конюшню и давай тащить осла. Но как я мог отдать осла? Что еще сказать... Мальчик убивается, ревмя ревет: или отдай мне моего осла, или я тут же, при всех, покончу с собой. Не смог, я с ним справиться и пошел за городовым. Тот отлупил парнишку и насилу выволок из конюшни.
– Вот жалость - меня здесь не было. Клянусь аллахом, я бы его на месте уложил. Разве я отпустил бы его отсюда живым? И почему только ты не позвал меня?! Теперь уже поздно. Темнеет, я не смогу вернуться в селение. Придется остаться, и осел, конечно, останется. Сегодня я буду твоим гостем, дядя Кербалай-Джафар.
– Будь гостем, с радостью приму тебя. Конечно, теперь уже поздно ехать. Совсем темно. Чего ж ты стоишь здесь, проходи, пожалуйста, в комнату.
Кербалай-Джафар привел Худаяр-бека в маленькую темную каморку, чиркнул спичкой и зажег висевшую на стене лампу.
Пол каморки был наполовину покрыт паласом. У стены, против входа, лежала опрятно свернутая постель; в одном углу стояли большой кувшин для воды, кувшинчик для омовения и веник. Грязные стены не имели ни выступов, ни ниш.
Сняв башмаки, Худаяр-бек сел на палас, прислонился спиной к постели и достал трубку. Набив ее табаком, он позвал Кербалай-Джафара.
– Поди сюда и заодно дай мне огня. Да иди же, потолкуем о том о сем.
Кербалай-Джафар также снял башмаки и, подсев к Худаяр-беку, зажег спичку, дал ему закурить.
– Эх, дядя Кербалай-Джафар!
– заговорил Худаяр-бек, дымя трубкой.
– Не должен был ты рассказывать мне об этой истории; ведь словно стрелу в сердце вонзил. Да проклянет аллах родителя дяди Мамед-Гасана! Опозорил меня при всем народе. Сколько лет прожил, а никогда еще так опорочен не был.
Сказав это, Худаяр-бек приподнялся и протянул трубку Кербалай-Джафару. Со словами "о аллах" - тот принял трубку и, затянувшись, сказал:
– Правильно изволишь говорить, Худаяр-бек! Только что было делать бедному дяде Мамед-Гасану, он ведь ни при чем. Если бы ты предупредил его, когда брал осла, ничего бы этого не случилось. Он бы знал, что осла взял ты, и не послал бы сына.
– Клянусь твоим именем, осла он мне сам дал. Он дал, этот нечестивец, этот Омар3. Почему ты не хочешь мне верить?
– Зачем не верить, я тебе
– Клянусь Кораном, он сам отдал. Что же в самом деле я не мог другого осла найти? Я, староста трехсот дворов, стал бы тайком брать чужих ослов?
– Да нет же, я верю. Как можно не верить!
Сказав это, Кербалай-Джафар приподнялся и протянул трубку обратно Худаяр-беку. Тот затянулся раза два и проговорил:
– Теперь ты сам увидишь, дядя Кербалай-Джафар. Если я не отомщу дяде Мамед-Гасану, то сбрею вот эту бороду.
– Но что ты можешь ему сделать?
– спросил Кербалай-Джафар, усмехнувшись.
– Глаза ему бельмами покрою, вот что я ему сделаю. Не я ли старший над ним? Дня не бывает, чтобы он ко мне за делом каким-нибудь не обратился. Повалю в грязь под ноги и растопчу! Вот что я сделаю.
В комнату вошел мальчик лет десяти-двенадцати, неся в руке глиняный котелок. Он поставил котелок на землю перед Кербалай-Джафаром и сказал:
– Отец, сегодня мама немного пережгла мясо. Попробуйте. Хорошо, если сможете кушать...
– Ах, чтобы в могилу отца твоей матери...
– гневно начал Кербалай-Джафар.
– Велик аллах! Проклятье шайтану! Что за несчастье нашло на меня. Дня не бывает, чтобы эта собачья дочь не пережгла мясо или не дала его утащить кошке...
– Нет, отец, мама тут ни при чем,- сказал мальчик тихо, наклонившись к отцу.
– Она ходила сегодня в баню и поручила Гонче присмотреть за мясом. А Гонча чем-то занялась, недосмотрела, мясо и пригорело.
– А что случилось?
– заворчал Кербалай-Джафар.
– Пусть баня обрушится на голову твоей матери, надо ей было идти в баню непременно сегодня?
– А когда же ей было пойти в баню?
– с удивлением спросил мальчик.
Худаяр-бек был очень голоден; после выезда из села он ничего не ел, только у кази выпил стакан чаю. Когда мальчик внес котелок, запах бозбаша приятно защекотал ноздри Худаяр-бека и, он мысленно послал на жену Кербалай-Джафара тысячу проклятий. Видя, что пререкания между отцом и сыном затянулись, Худаяр-бек вмешался в разговор, чтобы поскорее приступить к еде.
– Дядя Кербалай-Джафар!
– сказал он, придвигая котелок к себе.
– Клянусь аллахом, что ни говори, а по-моему, мальчишка что-то не то говорит. Мясо вовсе не пригорело, разве только чуточку. Бозбаш прекрасно пахнет.
Кербалай-Джафар встал и, принеся желтую деревянную ложку, сел на корточки перед котелком, снял с него крышку и, зачерпнув ложкой мясного бульона, хлебнул, причмокнул губами, насупил брови и мрачно сказал:
– Нет, брат, это есть нельзя...
И начал снова жаловаться на жену и ругать ее. Наконец он разостлал на полу скатерку, накрошил хлеба в миску и, засучив правый рукав, опрокинул в миску содержимое котелка. Затем он положил обратно в котелок мясо и, помешав обеими руками накрошенный в бульон хлеб, предложил Худаяр-беку приступить к еде.