Пропущенный мяч
Шрифт:
Она ответила не сразу, боясь нарушить молчание и все испортить. Затушив сигарету, она вытянулась, положив голову мне на плечо.
— Не говори так, Макс, ты меня пугаешь.
— Это не касается нас. Это связано с прошлым. Я наконец раскрыл, что произошло пять лет назад.
И я рассказал ей о Чепмэне, его пари с Контини и подстроенной аварии.
Джуди оказалась странным образом нечувствительна к моему рассказу. Трудно сказать почему. Может быть, она достигла той стадии нервного напряжения, когда ничто уже не может потрясти, или Чепмэн стал так мало значить в ее глазах. Каковы бы ни были мотивы, я не ожидал от нее подобного равнодушия.
— Не будем больше
После долгой паузы я произнес:
— И все же мне с трудом верится, что смерть Джорджа не трогает тебя. Тебе нет необходимости скрывать от меня свои переживания, Джуди. Я выслушаю тебя, если ты хочешь выговориться.
— Меня трогает его смерть, но по-своему. Я не могу притворяться, что оплакиваю человека, который завладел моей жизнью десять лет назад. Я знаю, что это звучит ужасно, но в глубине души я рада, что Джордж мертв. Его смерть принесла мне освобождение. Теперь я могу начать жизнь сначала.
— Ирония судьбы в том, что даже после смерти Джордж продолжает навязывать нам свою волю.
— Знаю. Но это временно. Главное, что я теперь верю в себя и верю, что все уладится.
— Я тоже.
— И когда все закончится, я буду любить тебя так сильно, Макс, что мы наверстаем те годы, что прожили зря, не зная друг друга. Я буду готовить еду, шить и вязать, рожу тебе детей и буду заниматься с тобой любовью каждый раз, когда ты посмотришь на меня.
Она говорила так горячо и серьезно, что я не выдержал и рассмеялся.
— Твоя речь совсем не похожа на речь женщины, освобожденной от супружеского ярма.
— Наоборот. Только свободная женщина может выбирать. Нужно быть свободной, чтобы узнать, чего хочешь. Не моя вина, если все, что я хочу — это ты. Я сделала свой выбор. Я хочу, чтобы ты был моим мужчиной.
— Я буду твоим мужчиной, — сказал я. — А ты будешь моей женщиной. Но это не означает, что ты обязана стирать мои носки. Мы пойдем в прачечную мистера Вэй на углу нашей улицы. Он нуждается в постоянной клиентуре.
Через десять минут мы сладко спали. Наши руки и ноги переплелись, и прежде чем провалиться в сон, я подумал, что мы отныне образуем единое целое. Этой ночью нам хотелось верить, что мы не можем существовать по отдельности. Где-то далеко часы пробили пять утра.
Проснулся я в девять тридцать. Вспомнив, где я нахожусь и что произошло ночью, я увидел, что Джуди ушла. Она решила избежать ситуации «а на следующее утро…». Было слишком рано выяснять отношения, и ей нужно было время, чтобы разобраться в себе. В первую минуту ее отсутствие меня огорчило, но потом я понял, что так лучше. Удивительно, что после такой короткой и бурной ночи я чувствовал себя отлично. За последние дни я исчерпал весь запас сил и прикидывал, сколько ударов и бессонных ночей выдержит мое тело, прежде чем сломаться. Мне было тридцать три года, обычно я чувствовал себя на двадцать, но знал, что однажды проснусь и обнаружу, что перешел в «зрелый возраст». Эта неумолимая перспектива пугала меня, я хотел подготовиться к ней заранее.
Я принял душ, натянул джинсы и свитер и приготовил роскошный завтрак — фруктовый сок, взбитые яйца, тосты. Пальчики оближешь! В десять пятнадцать, сидя за столом в гостиной, я смаковал вторую чашку кофе и читал книгу Донна «Благочестие», которую накануне читала Джуди. Я не открывал ее больше десяти лет, и теперь она вновь потрясла меня. Один отрывок
Я ходил по комнате в ожидании, пока лифт поднимет Чипа на девятый этаж и он позвонит в дверь. Я думал, что он хочет поговорить со мной о предстоящем суде или о нашей беседе с его отцом. Скорее всего речь пойдет об отце, решил я. Он постучал быстро и нетерпеливо — я открыл дверь, но не успел даже поздороваться. Он влетел вне себя от бешенства, толкнул меня и послал к черту.
— Сукин сын! — крикнул он. — Я убью тебя своими руками!
Он грозно придвинулся ко мне, я отшатнулся.
— Сядь и успокойся, Чип. Я не стану с тобой драться, даже если ты сгораешь от желания. Садись и объясни, что происходит.
Мои слова остановили его, но не уменьшили ярость. Раньше я никогда не видел его таким. Он был не в силах справиться с бушующим внутри ураганом. Впервые в жизни он столкнулся с сильными эмоциями. Я с трудом узнавал старого университетского товарища.
— Мой отец, — произнес он с лицом, пылающим от гнева, — мой отец умирает. Ты виноват в этом Макс, ты убил его.
— Не понимаю, о чем ты говоришь. Сядь и начни сначала. Я выслушаю твои упреки, если твоя речь будет более связной.
— Клянусь, Макс, если он умрет, я вернусь и убью тебя своими руками. И мне безразлично, что будет потом. Я убью тебя, клянусь, я сделаю это.
Я потерял терпение и закричал на него, как пьяный фермер кричит на свою собаку, и приказал сесть на стул. Резкий крик ошеломил его — он застыл, раскрыв рот. Я крикнул еще раз, и Чип сел. Я принес из кухни стакан и плеснул в него виски. Он сидел не шевелясь, будто в трансе.
— Выпей для начала, — сказал я, протянув ему стакан. — Потом поговорим.
Он проглотил виски, но алкоголь никак на него не подействовал.
Он был не в себе, и реакции были ненормальные. Тело Чипа было напряжено, как часовая пружина, а мозг был охвачен такой безумной тревогой, что испускал почти ощутимые флюиды. Я понял, что он на грани срыва. Чип был в том же костюме, что и накануне, и небрит. Наверняка ему не удалось нормально поспать за последние сутки.
— Валяй рассказывай, — сказал я. — Когда я вчера расстался с твоим отцом, он выглядел вполне здоровым.
— А теперь нет, — прошептал Чип жалобно. — Он лежит в кислородной камере в Леннокс Хиллз Хоспитал и умирает.
— Прекрати повторять одно и то же, — оборвал я его. — Я знаю, что он умирает, ты уже сказал мне об этом. Расскажи лучше, что произошло.
— Это случилось после твоего ухода. Мы поспорили с ним. Это была ужасная ссора, хуже всех предыдущих. Крики, оскорбления с обеих сторон. В какой-то момент мы немного успокоились, решили уйти из офиса пораньше и сесть на поезд в Вестпорт. В лифте с ним случился сердечный приступ. — Чип остановился и поднял на меня глаза, полные слез. В них читалось такое отчаянье, что я не выдержал и отвернулся.