Прорицатель
Шрифт:
— Эйтон? — позвал он, уверенный, что обознался.
Парень обернулся и взглянул на него. Это и правда был Эйтон — тот же нос с горбинкой, и лохматые брови, и россыпь веснушек... Разве что стал ещё костлявее с тех пор, как они в последний раз виделись. Глаза у него были тёмно-карие, почти чёрные, и это напоминало об Атти. В груди у Мея зашевелился гнев.
Несколько секунд они просто молча смотрели друг на друга, не зная, что бы такое сказать. Наконец толстяк не выдержал и дёрнул Эйтона за рукав.
— Эй, я что, с бревном говорю? Ты понимаешь или нет, что последний заказ не окупился? Ты знаешь,
— Извините. Давайте обсудим это позже, — проговорил Эйтон с отсутствующим видом и жестом пригласил Мея отойти.
Толстяк, по-видимому, не способный осознать такую дерзость, вытаращил глаза и разразился потоком брани, но Эйтон уже поспешно увлекал Мея в сторону, к верфи. Они остановились возле кучи ящиков, набитых каким-то барахлом.
— Что ты здесь делаешь? — почему-то шёпотом спросил Эйтон, встревоженно оглядываясь. Злость Мея окрепла.
— Это я у тебя хотел спросить. Ты же работаешь в Городе-над-Озером, разве нет?...
— Это долгая история, — он отмахнулся. — Я ввязался в долги и не мог больше там оставаться... Но ты... Проклятье, Мей, ты должен быть с Атти, ты же её брат!
— Это ты мне говоришь, что я должен быть с Атти? Вы с ней обручены!
— Уже нет, — ещё тише прежнего сказал Эйтон. — Я разорвал помолвку.
Мей потерял дар речи. Всё, чего ему хотелось, — броситься с кулаками на обладателя этой наглой и запуганной рожи; но, во-первых, он не хотел обманывать себя — он бы не справился с ним; а во-вторых, вокруг было слишком много народу, и их бы быстро разняли. С отвращением он понял, что бывший женишок Атти не случайно выбрал место для беседы.
— Можно узнать, с какой стати? — запредельно ровным голосом спросил он. — Ты вообще представляешь себе, как она переживала? Как она ждала тебя?
Он опустил голову.
— Пойми, всё дело в том, что я уехал... — пробормотал он. — Я... Я хотел как лучше, но не смог. Скоро я женюсь — на Лейле, это дочь моего нанимателя. Я ныряльщик за жемчугом, Мей. Ты не представляешь, какие реки золота меня ждут. Ты бы тоже не удержался на моём месте...
— На твоём месте, — холодно перебил Мей, — я бы скормил себя рыбам, чтобы земля не носила такую гниду. О боги, как же ты жалок. Сестра никогда не простит тебя — даже если ты приползёшь на коленях к нашему дому.
Эйтон молчал — а что он мог на это ответить? На песке в нескольких шагах от него Мей заметил кусок толстой железной цепи. С оружием он обращаться как раз не умел, а вот цепь... Какое счастливое совпадение. Если обмотать вокруг шеи и затянуть хорошенько... Он будто видел Атти — совсем одну, зябнувшую зимами, проводившую дни и ночи в работе, видел её сияющие глаза после каждого присланного листка бумаги. Опозоренную, обесчещенную Атти. Кто в Городе-на-Сини возьмёт замуж дочь судомойки, от которой отказался жених?
Цепь бы вполне подошла. Эйтон проследил за его взглядом и побелел.
Но Мей только посмотрел на него ещё раз, а потом ушёл. Ему хотелось скорее вернуться в замок.
ГЛАВА XXVII
Казалось, только в день свадьбы Риэти весна взяла своё окончательно. Впервые стало тепло именно в той степени, в которой необходимо. Душистый от запаха
Она была в изумрудно-зелёном платье, как и хотела, и дорогой, слишком дорогой для их доходов шёлк обтекал её юное, красивое тело, а ноги стискивали изящные башмачки из мягкой кожи. Госпожа эи Тейно всё утро трудилась над её волосами, укладывая их в замысловатую причёску с обилием лент и искусственного жемчуга; подружки из семей побогаче приносили ей кто шпилек, кто флакончик духов (самых дешёвых, но и это было неслыханной роскошью в их квартале); господин аи Тейно курил трубку и оглядывал её с довольным и гордым видом, отдавая последние распоряжения. Он даже нанял коляску, чтобы дочь не шла до храма Льер пешком. У кумушек-соседок только и толков было, что о богатстве семьи Тейно.
Сама же Риэти сидела, стояла или разговаривала как восковая кукла; ей не хотелось ничего, кроме как смотреть в одну точку. Вчера перед сном она даже помолилась Льер, чего давно уже не делала. «Владычица, — просила она, вспоминая, как дробится солнце в струях Сини, — приведи ко мне Меидира. Я знаю — ты можешь всё. Пусть случится чудо, пусть он вернётся завтра и заберёт меня. Я пойду куда угодно, даже к Отражениям, только пусть он придёт».
Но Льер не услышала Риэти. Не пришёл никто, и ей в любом случае предстояло стать женой сегодня — только вот чьей? Или часовщика Лерто, или Теига — смешного, по-собачьи преданного увальня Теига, который смотрит на неё с этим отвратительным вожделением. Конечно, выбор она уже сделала, и надеяться на чудо не имело смысла. Это последний день, принадлежащий лично ей. По дороге до коляски под руку с отцом и в самой коляске рядом с плачущей матерью Риэти почему-то разбирал нервный смех.
Коляску потряхивало на каждой рытвине и каждой кочке, а лошадёнка была довольно-таки куцей и неприглядной, но люди шарахались в стороны, как от настоящей кареты. Это доставило Риэти удовольствие, и она ненадолго отвлеклась — вдруг издали её действительно можно принять за аристократку. Однако, увидев молочно-белые стены храма, она вспомнила, что в школе при нём учился Мей. Школа находилась с другой стороны, и нужно было пройти через задний двор, чтобы попасть туда; Риэти поняла, что очень хочет это сделать, но уже ждали гости — и сам господин Лерто, щёгольски одетый и прилизанный. Он что-то говорил ей, но она не слышала; вокруг улыбались хорошо и смутно знакомые лица, но они не оставались в памяти, промелькивая и исчезая. Потом появился Теиг.
Он прибежал, запыхавшись, когда Риэти и часовщик уже проходили положенные семь кругов вокруг фонтанчика, символизировавшего Синь, а дряхлая жрица с седыми космами и выступающими венами на руках речитативом читала молитвы. Он принялся проталкиваться через гостей (впрочем, нельзя сказать, чтобы это далось ему трудно, — их было не больше двух десятков) и подавать Риэти отчаянные знаки. Она не знала, чего ей хочется больше — то ли радостно рассмеяться, то ли смерить его презрительным взглядом.