Прорицатель
Шрифт:
— Перед богами и людьми даёшь ли ты клятву быть мужем Риэти, дочери Тейно, до мгновения своей смерти, хранить ей верность и защищать её? — проскрипела жрица.
— Да, — спокойно ответил часовщик.
«... и защищать её». Только Мей мог защитить её. Только он имел на это право. Почему, почему она поняла это так поздно?
Жрица обвязала руку господина Лерто чёрной лентой и потянула её к Риэти. Та почти неосознанно отодвинулась.
— Перед богами и людьми даёшь ли ты клятву быть женой Пелия, сына Лерто, до мгновения своей смерти, хранить ему верность
Пелий. Она ведь до сих пор даже ни разу не слышала его имени.
— Нет, — сказала она. Жрица недоумённо вытаращила глаза — казалось, что сейчас они вылезут из орбит. Лицо жениха осталось каменным, но в уголках его губ появились гневные складки. Многие гости ещё не осознали, что произошло, и продолжали улыбаться и переговариваться. Госпожа Тейно плакала и дальше, но теперь уже слезами горечи. Господин Тейно дёрнулся, выругался вполголоса и пошёл к Риэти. Она не стала дожидаться его, сама обошла фонтанчик и спустилась с возвышения, на котором они стояли. К ней, согласно их незамысловатому плану, поспешил Теиг. Она взяла его за руку, обвела взглядом притихшую публику и провозгласила:
— Вот тот, кто предназначен мне судьбой и богами. Вот мой муж.
Теиг стал багровее свёклы и потащил её к выходу из храма, пока никто не успел отреагировать. Отец что-то кричал вслед, кто-то даже погнался за ними... Риэти не заметила, когда они перешли с шага на бег, но скоро её причёска растрепалась, подол порвался, а башмачки увязали в грязи — непонятно когда начался дождь и теперь хлестал широкими струями, поливая всё и всех вокруг, перестуком по крышам благословляя бунтовщиков.
— Свободна! — кричала Риэти в дождящее небо, прыгая и хлопая в ладоши, сдирая с себя камни и серебро; редкие прохожие смотрели на неё как на сумасшедшую. Теиг пытался её держать, но слишком боялся сделать ей больно, поэтому она легко вырывалась и снова принималась бесноваться. — Свободна! Свободна! — кричала она, и ветер уносил её крики.
ГЛАВА XXVIII
— Ты сильно занят?
Мей вздохнул, услышав голос Анны. Он никак не мог привыкнуть к тому, как неслышно она входит в его комнату.
Он отложил перо и размял затёкшие пальцы. Всё снова получалось не так, как он хотел — то слишком грубо, то чересчур лицемерно и лебезяще... Это была уже по крайней мере третья попытка сесть за письмо к Атти об их с Эйтоном неожиданной встрече и неприятном разговоре. Он знал, что обязан сообщить — и понимал, что сделает ей больно. Врагу не пожелаешь стоять перед таким выбором; лучше уж ещё раз услышать голос Близнецов из глотки Ридиема.
— Нет, не занят. Что-нибудь случилось?
Анна подошла к его столу и встала рядом, скрестив руки на груди и оглядывая царящий там беспорядок. Записи Мея разного рода причудливо смешались с книгами и свитками из библиотеки лорда Нииса, перьями, картами, огрызками яблок и засохшими хлебными корками; столешницу покрывали чернильные пятна. Мей вообще-то всегда был достаточно аккуратен и сам от себя не ожидал такого кавардака. Перед Анной ему стало слегка неудобно.
— Ничего, просто зашла проведать, — её белый строгий лоб прорезала озабоченная морщинка. — Знаешь, ты плохо выглядишь.
— Разве? — Мей провёл рукой по
— Тебе будто подбили оба глаза. А потом пару раз проехались по спине дубинками.
— Да уж, нелестно... — пробормотал Мей. — Просто я опять сижу с письмом.
— Ещё раз повторяю: ты не обязан это делать. Скорее всего, твоя сестра уже знает.
— Я должен сказать ей. Как я могу промолчать, если знаю правду?
«Хоть это и слишком неприглядная правда».
Он рассказал Анне сразу, как только вернулся из Города — его сжигали гнев и отчаяние. А потом было стыдно: почему она вечно вынуждена то утешать, то охранять его, словно он беспомощный ребёнок? «Ты не мужчина, — думал он потом, проклиная боль в голове. — Ты просто жалкая тряпка. Ты не способен даже защитить честь сестры; о каких Близнецах может идти речь?»
— Не кори себя, Мей. Здесь нет твоей вины, — сказала Анна, будто услышав его мысли. — Ты не можешь нести ответственность за всю подлость, что есть в мироздании.
— Это не вся подлость. Подло поступили с Атти... У тебя есть сёстры или братья? — вдруг спросил он.
Анна посмотрела в приотворённое окно — отсюда открывался широкий и спокойный вид на поля и крестьянские деревушки. Где-то пели незамысловатую песню, полную тоски, а над домишками вился дымок; рыжий отсвет заката лёг на её и без того золотые волосы.
— У меня была большая семья. Но потом не стало ни сестёр, ни братьев... Я давно одна.
— А родители? — у Мея даже сердце забилось чаще — неужели удалось вызвать её на откровенность?
Но его надежда тут же растаяла. Анна чуть насмешливо улыбнулась и взглянула на него в упор.
— Это не интересно — выслушивать моё жизнеописание. Не хочешь спуститься вниз? Скоро ужин. О тебе уже говорят, что ты живёшь затворником.
— Кто говорит — Веттон?... Завтра свадьба Таллиама, и я точно не побуду затворником...
Но противиться её обаянию Мей не мог; он дорожил каждым мгновением, проведённым с ней.
Они спустились, и в Большом зале всё уже было готово. Более того — семья Ниис с аппетитом уплетала баранину с овощами. Точнее — вся, кроме Таллиама и Керда, которых за столом почему-то не было (впрочем, по поводу Таллиама всё было ясно — скорее всего, сегодня ему кусок в горло не лез). Да ещё к Маире слово «уплетала», пожалуй, относилось мало — она всегда ела томно и изящно, крошечными кусочками.
— Добрый вечер, — сказал Мей, шлёпаясь на своё место — рядом с Веттоном. Его порция начинала остывать. Лорд Ниис кивнул ему и отпил вина из кубка, приветливо отсалютовав им перед этим.
— Как продвигается Ваша работа? — любезно спросила леди Ниис — она выглядела порядком утомлённой беготнёй по поводу свадьбы.
— Работа? — переспросил Мей, ножом отпиливая баранину. Он много раз говорил, что ничем определённым не занимается, но забывчивая леди Амельда, видимо, продолжала считать его не то чудаковатым учёным, не то странствующим поэтом. — Я только изучаю некоторые книги, миледи.