Пророчество Двух Лун
Шрифт:
Аббана видела вздувающееся синее покрывало, яркие блики, вспыхивающие на мече. Затем всадник тонко вскрикнул и метнулся в сторону, намереваясь вырваться и уйти; в тот же миг брошенный кем-то нож вонзился ему в спину в опасной близости от сердца, и всадник рухнул на землю. Покрывало взлетело в воздух и, помедлив миг, накрыло упавшего.
Аббана подбежала к раненому кочевнику вместе с другими. С него сдернули покрывало, и перед солдатам предстала женщина. Совсем юная, с удлиненным бледным лицом и татуировкой на щеке. Она сипела и косилась на своих врагов обезумевшими глазами. Зрачки их были расширены так,
— Взять ее! — послышался голос.
Солдаты расступились. К пленнице приближался сам Ларренс. Аббана почтительно отошла в сторону. Подобно большинству наемников, она воспринимала Ларренса как своего рода божество.
Это был рослый плотный мужчина лет пятидесяти с лишним. Он высился в седле так монументально, словно не слезал с коня десятки лет. Грузный, с тяжелыми руками, с обильной сивой проседью в темных волосах, с маленькими сонными глазками, Ларренс видел смысл жизни только в одном: в войне. Он знал о враге все. Он сроднился с врагом, и это не пустые слова: в нескольких кочевых племенах у Ларренса имелись жены и дети. Последнее обстоятельство, впрочем, вовсе не мешало ему при случае воевать с близкой родней своих жен. Кочевники понимали его лучше, чем собственные соплеменники.
Ларренс взглянул на пленную женщину и плюнул.
— Лафар. — Он назвал одно из самых мелких племен, обитавших дальше всех в пустыне. — Кто вас нанял?
Она молчала, двигая глазами в орбитах и мелко дыша.
Ларренс указал пальцем на одного из своих сержантов:
— Ты. Подойди.
Сержант приблизился.
— Будешь ее допрашивать. Ты меня понял? У тебя есть клещи? Будешь ее пытать. Ты хорошо понимаешь?
Сержант кивнул.
— О чем спрашивать?
— Какие племена выступили против нас. Они нарочно выслали вперед лафар, чтобы мы не догадались. Лафар не могут воевать с нами сами по себе. Для этого они слишком слабы. Их кто-то нанял. Кто? Об этом я и хочу узнать. Тебе хорошо ясна твоя задача, сержант? Если ты что-то не вполне понял, переспроси у меня. Лучше десять раз показаться начальству тупым, чем один раз сделать не то.
— Я понял, Ларренс, — сказал сержант. — Я должен пытать ее, пока она не назовет племена.
— Ты отличишь правду от лжи?
— Я запомню все, что она говорит, а ты отличишь правду от лжи, Ларренс.
Ларренс хмыкнул, ударил его по плечу и отъехал прочь.
Аббана вернулась в расположение своей сотни. Она была на удивление задумчива. Гальен давно не видел ее такой.
— Что? — спросил он, приближаясь к ней. — Что там произошло?
— Небольшая стычка, — отозвалась Аббана. — Мы взяли пленного. Это женщина… Она ранена. Ее приказано пытать, пока она не заговорит.
Гальен пожал плечами.
— Тебя что-то удивляет? Если она воин, то и относиться к ней будут как к воину. Разве ты не захотела бы для себя того же самого?
— Я — да, но я сильная.
— Аббана, это не наше дело.
— Не знаю.
Она прикусила губу и замолчала. Какие-то идеи безостановочно бродили в ее голове. И некоторые из этих идей, безусловно, были весьма опасными.
Неожиданная мысль посетила Гальена: «Почему меня это волнует? В конце концов, не могу же я думать за нее! Не могу жить за нее, не могу решать за нее… И, кстати, она справляется
Он подумал еще о том, что, если Аббана допустит слишком много ошибок и не доживет до окончания кампании, Вейенто не возьмет к себе на службу одного Гальена. Но пока этого не случилось, так что беспокоиться не о чем.
Ларренсу необходимо было знать, с какими племенами предстоит иметь дело: во многом от этих сведений зависела стратегия, которую он изберет. И женщина наконец выплюнула вместе с кровью имена. Когда сержант явился к Ларренсу и назвал эти имена, Ларренс лично подошел к пленнице и повторил их.
В землю вбили столб, предназначенный для частокола, эти заостренные столбы армия везла с собой в специальных телегах, чтобы возводить посреди пустыни укрепленный лагерь. Женщину привязали к столбу и оставили под палящим солнцем. Время от времени ей давали воду. Ногти на руках у нее были вырваны.
Ларренс внимательно наблюдал за ее лицом, когда она слушала названия племен. Затем повернулся к сержанту:
— Дай ей пить.
Она едва не перекусила пополам флягу, когда он поднес питье к ее губам. Затем сержант отобрал у женщины воду, и Ларренс повторил имена в третий раз.
Она подняла голову и посмотрела ему в глаза.
— Да, — сказала она.
Ларренс хмыкнул и отъехал прочь. Он был вполне удовлетворен.
Женщина снова опустила голову. Она была ранена, унижена, голодна, ее мучила жажда, ее руки горели, но вместе с тем пленница ощущала внутри себя огромную жизненную силу. Она знала, что не умрет. Она прочитала это в глазах Ларренса.
Она слышала о Ларренсе. Все, что он совершает, имеет смысл. Если нечто не будет иметь смысла, Ларренс никогда не совершит этого. Ларренс увидел в ней жизненную силу, Ларренс понял, что она достойна жить дальше. Несмотря на то что назвала имена племен. В конце концов, рано или поздно он и сам бы узнал эти имена.
Пленницу не охраняли: она находилась среди своих врагов, и здесь не нашлось бы ни одного, кто захотел бы устроить ей побег. Она и не надеялась на побег. Просто ждала того времени, когда Ларренс прикажет отвязать ее и залечить ей раны.
Она закрывала глаза и видела пылающее солнце. Она открывала глаза и видела, как солдаты устанавливают частокол, заводят внутрь лошадей, разгружают телеги. Неподалеку имелся колодец. Ларренс, разумеется, знал о нем. Мало есть вещей, о которых Ларренсу неизвестно.
Женщина опять опустила веки, а когда подняла их, было уже темно: она потеряла сознание на несколько часов. Прохлада коснулась ее тела, и она приободрилась: теперь уже скоро. Скоро Ларренс позволит ей жить.
Из полутьмы выскользнула тень, невесомая, такая же неопределенная, как этот сумеречный час. Тихий женский голос проговорил:
— Я освобожу тебя от страданий.
И тотчас ледяное лезвие вошло в горло пленницы, пресекая ее дыхание. Она хотела возразить, попросить отсрочки, напомнить о Ларренсе, о его взгляде, но не смогла ничего. Она только содрогнулась в чьих-то незримых ласковых объятиях и затихла.