Пророчество Двух Лун
Шрифт:
Гай вдруг схватил лошадь за узду, притянул к себе ее мягкие губы, поцеловал в нос. Лошадь недовольно вырвалась и мотнула гривой. Гай засмеялся.
— Я свободен, — сказал он, обращаясь к небу. — Хейта, я свободен. Я обещал быть твоим до самой смерти за то, что ты убила капитана тех солдат. Там, в скрытой крепости посреди Медного леса. Помнишь?
Он приподнялся на локте, заглянул ей в лицо. Ее глаза были обращены вверх. Наверное, она помнила.
— Теперь я свободен. Ты вторая женщина, которая принимает на себя удар, предназначенный мне. Что же пообещать тебе на прощание, Хейта?
Он
Ларренс, по слухам, отбыл в одно из племен — вести переговоры. С анат он разговаривать не стал — теперь анат долго не будут представлять опасность для королевства; а вот с одним из их союзников следовало переговорить и притом непременно, иначе уже на будущий год можно было ожидать нового удара в спину.
Отправляясь к кочевникам для заключения нового, пусть и непрочного союза, Ларренс взял с собой сотню человек. Не столько потому, что опасался за свою жизнь — если кочевникам вздумается зарубить Ларренса у себя в становище, то и сотня охранников не спасет, — а для представительства. Кочевники — самые церемонные люди на свете. Они наверняка пересчитают все золотые монетки украшающие попону Ларренсова коня, и если монеток окажется мало, сочтут Ларренса невежливым.
Солдатам велено было ожидать возвращения командира возле Саканьяса, однако в сам город входить запрещалось. Под Саканьясом имелось широкое поле, как раз предназначенное для подобных случаев; там еще оставались следы прежних лагерей, так что разбить новый не представляло большого труда.
Гай уходил вместе с остальными. Он похоронил Хейту в песке, в общей могиле. Из его отряда погибли четверо. Теперь их оставалось шестнадцать человек.
Глядя, как Гай устало покачивается в седле, Сиган сказал ему:
— Мы знаем, что ты ее любил. Мы тоже ее любили.
— И ее, и остальных, — сказал Гай. И вдруг заплакал.
Сиган удивленно уставился на своего командира. Слезы стекали по четырем набухшим шрамам, как будто это были специальные бороздки, проложенные через все лицо для подобных случаев.
— Что? — гневно задрав верхнюю губу, осведомился у своего помощника Гай. — Что?..
— Никогда не видел, чтобы мужчина плакал, — пробормотал Сиган.
— Ну так посмотри! — огрызнулся Гай.
Сиган отъехал в сторону, а чуть позже сказал бывшему молотобойцу и еще одному из крестьян Алхвине, похожему на голодного кота:
— Гай — он точно из знатных, а плачет из-за того, что убили четверых наших.
— Ну и что тут такого? — не понял Сигана «голодный кот». — Это ведь наши были, вот он и плачет. И девчонку он потерял, а ведь у них была любовь.
— Девчонок он может найти себе сколько угодно, — возразил Сиган. — А он разнюнился из-за нашей полоумной Хейты.
— Что-то я плохо тебя понял, Сиган, — сказал чуть угрожающе бывший молотобоец, — разве Гай, по-твоему, не наш?
— Наш, — сдался Сиган. И упрямо добавил: — Все равно странно.
Гай засыпал и просыпался в седле, а дорога все не заканчивалась, и день все длился и длился. Когда впереди показался Саканьяс, Гай не поверил собственным
— Мы на месте! — бодро доложил Сиган.
— Устрой лагерь, — сказал Гай. — Все равно где. Распорядись. Только проследи, чтобы поближе к котлу. Меня не будите, я не голоден.
Сиган молча кивнул, и Гай остался один.
Везде поблизости находились люди, но он был один. С ним никто не заговаривал, все вокруг были заняты собственными делами, и для Гая это оказалось благом. Он кое-как привязал коня, растянулся на земле и мгновенно заснул.
Сквозь глухой топот конских копыт — а лошади бродили совсем рядом, тревожа сон и непрестанно вторгаясь в него, — Гай начал различать кавалькаду. Два десятка молодых, нарядных всадников, охотников ехали по полю, они переговаривались, переглядывались, пересмеивались. Они были молоды и счастливы. Впереди мчались псы со сверкающей шерстью и развевающимися по ветру косматыми хвостами. Все были возбуждены недавней Удачной охотой.
Один из всадников был король Гион. Гай сразу различил его, потому что на голове у Гиона сияла корона. На той картине, в охотничьем доме, короны не было, а во сне — была. И, более того, это оказалась одна из тех корон, что летали по воздуху в Медном лесу, когда Талиессин болтал с человеком по имени Кустер.
Гион остановился прямо перед лежащим на земле Гаем. Наклонился к нему с седла и вдруг начал стремительно стареть. Одна половина лица молодого короля сделалась синей, другая — желтой, между ними пробежала зияющая трещина, а кожа покрылась глубокими морщинами. Мгновение и король распался; там, где он находился только что, была пустота.
Гай вскрикнул и вскочил.
— Сядь, — обратился к нему некто.
Этот некто появился поблизости так, что Гай его даже не заметил. Некто терпеливо дожидался пробуждения командира. Видел его спящим, беззащитным и даже, быть может, разговаривающим в забытьи. И самое неприятное — этот некто был Гаю хорошо знаком, несмотря на простую одежду и отчаянные попытки обрести самые что ни на есть простецкие манеры.
— Адобекк, — пробормотал Гай. — Это ведь вы? Господин Адобекк. Да?
— Да, — сказал Адобекк, даже не наслаждаясь произведенным эффектом, настолько он был раздосадован тем обстоятельством, что ради этого разговора ему пришлось проделать долгий и утомительный путь. — Это действительно я. А это действительно вы, ваше высо…
— Меня зовут Гай, — оборвал командир отряда наемников.
— Угу. Ваше полное имя — Гайфье, не так ли? Я сразу догадался.
Гай тяжело вздохнул, стряхивая с себя остатки сна.
— Мне позвать моих людей и убить вас?
— А что, вы можете это сделать? — Адобекк прищурился.
— Могу.
— А хотите?
— Вот это вопрос! — Гай наконец улыбнулся. — Знаете, господин Адобекк, кажется, впервые в жизни я по-настоящему могу сделать то, что по-настоящему хочу.
— Да бросьте вы! — Адобекк махнул рукой. — Оставьте эти глупости для кого-нибудь более впечатлительного. Сколько я вас помню, вечно вы делали только то, что хотели. Мать избаловала вас. Был бы жив ваш отец, многое происходило бы совершенно иначе.