Пророк, огонь и роза. Ищущие
Шрифт:
«И ничего абсолютно не изменилось, — подумал Хайнэ со злостью. — Я повторяю его судьбу, Иннин повторяет судьбу нашей матери. Но у неё есть одно оправдание: она об этом не знает. А я знаю, и ничего с собой поделать не могу. Я ненавижу этого ребёнка и буду ненавидеть его всю жизнь. Хорошо ещё, что мне не придётся разыгрывать перед ним его отца».
О том, что Иннин, по крайней мере, жива, свидетельствовало отсутствие траура в доме; осторожно заглянув в её комнату, Хайнэ увидел сестру в постели, мирно спящей в объятиях Хатори.
Но ребёнка с ними не
Хайнэ замер, не зная, что чувствовать — то ли облегчение, то ли ужас от того, что его желание, возможно, сбылось.
Но неясность эта продлилась недолго — вскоре в коридоре появилась служанка.
— Ах, господин! — всплеснула она руками, увидев Хайнэ. — Ребёнок не плакал? Я испугалась, что громкие звуки разбудят его. Госпожа очень устала, я унесла его, чтобы она могла немного поспать…
Она приоткрыла двери в одну из комнат, в глубине которой Хайнэ разглядел колыбель, убедилась, что всё тихо, и ушла.
«Значит, всё в порядке, — подумал Хайнэ со смешанными чувствами. — Что ж. Хорошо, что мы приехали поздно ночью. Значит, я, по крайней мере, до завтра буду избавлен от знакомства с этим существом. Или можно будет отговориться усталостью и оттянуть этот момент ещё на пару дней…»
Но почему-то, вопреки собственному желанию, он переступил через порог комнаты и, осторожно ковыляя, приблизился к колыбели. Для того чтобы решиться откинуть полог и наклониться к ней, ему понадобилось ещё около пары минут.
Сначала он ничего не разглядел, кроме смутно белеющего в темноте свёртка, но постепенно глаза приноровились, и он разглядел больше.
Ребёнок был черноволосым, как истинный Санья, и очень маленьким — Хайнэ и не представлял раньше, что новорожденные выглядят именно так.
Позабыв обо всём, он с трудом опустился на колени рядом с колыбелью и, просунув под полог руку, дотронулся до ручки младенца, сжатой в кулак. Тот издал невнятный всхлип, заворочался и разжал ладошку, однако, найдя палец Хайнэ, обхватил его, успокоился и снова заснул.
«Какой крохотный! — подумал Хайнэ с испугом. — И выглядит таким беспомощным и жалким… Даже более жалким, чем я».
В груди у него что-то заныло, и он, поспешно протянув руки, попытался вытащить младенца из колыбели.
И в этот момент дверь распахнулась.
Хайнэ испытал такое смятение, как будто был застигнут за чем-то совершенно неприличным и позорящим его. В то мгновение он понял, что самое ужасное для него — это быть заподозренным в нежных чувствах по отношению к младенцу, и поспешно скривил лицо.
— Он плакал, — солгал он с раздражённым видом. — Я приехал, уставший, как тысяча демонов, и не могу теперь даже уснуть! Возьми его.
Хатори молча подошёл и взял ребёнка у него из рук.
Хайнэ отвернулся, не желая видеть эту мучительную для него картину, однако вскоре болезненное любопытство вновь пересилило, и он скосил на брата взгляд.
Тот его держал свёрток с младенцем как-то неловко, отстранённо, как мог бы держать какую-то хрупкую и ценную вещь, не вызывавшую у него, однако, никаких чувств. Проснувшийся ребёнок
Совсем не такое выражение Хайнэ ожидал увидеть на лице отца.
— Это он или она? — спросил он, помолчав.
— Он, — лаконично ответил Хатори.
— А ты хотел?..
— Мне было всё равно.
Хайнэ вздрогнул от этих слов. Прежде он боялся любви Хатори к ребёнку, но, получив очевидные доказательства его нелюбви, почему-то совсем не испытал радости.
Наоборот, ему вдруг резко захотелось плакать.
— Ты кажешься таким равнодушным, — заметил он, совладав с собой. — Ты совсем ничего к нему не чувствуешь?
— Как тебе сказать, Хайнэ, — сказал Хатори, помолчав. Казалось, он хотел что-то добавить, однако передумал и закончил кратко: — Вероятно, нет.
Голос у него был задумчивым, однако в нём не прозвучало ни раскаяния, ни сожаления.
И это стало последней каплей.
Хайнэ отвернулся, пытаясь скрыть слёзы, однако у него ничего не получилось.
— Что с тобой? — испугался Хатори. — Почему ты плачешь?
— Не понимаю, — с трудом проговорил Хайнэ, сотрясаясь от глухих рыданий. — Не понимаю, как родители могут быть настолько равнодушными к собственным детям. Ладно ещё… ладно ещё когда дети выросли, они могут быть мерзкими и злыми, я сам таким был. Но такой крохотный свёрток? Я могу представить, как он просыпается в одиночестве и темноте, как беспомощно тыкается, пытаясь найти руки родителей, руки тех, кто любит и защитит его, и ничего не находит. Весь этот страх и одиночество…
— По-моему, ты приписываешь ему то, чего нет, — возразил Хатори. — Он ещё ничего не понимает.
— Не понимает, что не нужен?! — закричал Хайнэ. — Я тебя уверяю, что он это чувствует! Я всегда чувствовал, даже тогда, когда не знал истинных причин и даже помыслить не мог…
Он осёкся.
Рассказывать о том, что стало ему известно, не хотелось никому, даже брату.
Хатори поглядел в пол.
— Я не знаю, что я могу сделать, — сказал он с долей грусти. — Я бы хотел любить его, но он для меня — просто ребёнок. Я буду заботиться о нём, как заботился бы о детях Иннин или твоих от любых отца и матери. Но я не чувствую, что он мой. Ты же видишь, он даже совсем не похож на меня. И это правильно, что не похож. Не могу объяснить, почему, но это так.
Хайнэ, вытерев слёзы, зажёг светильник и наклонился к ребёнку, чтобы получше его разглядеть.
— Кровь Санья всегда побеждает, — был вынужден согласиться он. — Но это же только внешность. Может, он будет похож на тебя по характеру…
Хатори чуть усмехнулся.
— Не думаю, что это будет хорошо.
Он положил ребёнка в колыбель, и тот вскоре снова уснул. Жизнь вернулась в своё привычное русло — Хатори помог Хайнэ искупаться и переодеться, отнёс его в постель, а после вернулся в собственную спальню.