Пророк, огонь и роза. Ищущие
Шрифт:
Хайнэ провёл Онхонто в соседнюю комнату, в которой спал ребёнок.
Тому несколько дней назад исполнился месяц, и теперь, по традиции, он должен был всегда спать отдельно от матери. Хайнэ эта традиция казалась жестокой, но Иннин, привыкшая к суровому воспитанию жриц, не видела в ней ничего страшного.
Закрыв двери, Хайнэ приблизился к колыбельке и осторожно вынул из неё малыша.
— Я хотел показать вам, — прошептал он. — Это мой племянник. — И зачем-то вдруг прибавил, хотя не собирался рассказывать: — Сказать по правде, я был абсолютно уверен, что буду ненавидеть его до конца жизни. Но, кажется, я ошибся… И я этому очень рад. Не то чтобы я люблю его, но мне нравится
Онхонто протянул руки, и Хайнэ отдал малыша ему.
— А у вас ведь тоже будут когда-нибудь дети, — проговорил он, глядя на них. — Как же им повезёт…
Ребёнок проснулся, но не плакал — он вообще удивительно редко плакал, и это нетипичное поведение добавляло Хайнэ симпатии к нему.
Онхонто улыбался малышу, протянувшему к нему ручки, и Хайнэ вдруг охватило сильнейшее ощущение дежавю, отражения настоящего в прошлом, повторения прошлого в настоящем.
— Когда я был маленьким, меня на руках держал один прекрасный человек, — проговорил он с некоторым трудом. — Я узнал об этом уже взрослым, и, представляя этот момент, чувствовал себя безмерно счастливым. Когда он вырастет, я расскажу ему про вас… Как вы склонялись над ним, улыбаясь… И он будет так же счастлив, как я.
— Так и случиться, Хайнэ, — сказал Онхонто. — Несомненно.
Оставив ребёнка, они ещё немного побродили по саду, пока ярко полыхнувшие лучи поднимавшегося солнца не возвестили им о том, что пора возвращаться. Онхонто проник в свои покои тем же путём, что выбирался из них, а Хайнэ прошёл к себе в открытую. Он не выходил из своей комнаты до полудня, проигнорировав и завтрак, и обед, и со стороны это, наверное, выглядело как неприкрытое пренебрежение высочайшим гостем. Хайнэ посмеивался в подушку, представляя себе сплетни, которые поползут об их размолвке с Онхонто, но выходить и развеивать это впечатление у него не было ни сил, ни особого желания.
«Вероятно, видеть вас несколько раз в год и всё остающееся время жить воспоминаниями — это не такая уж и плохая судьба. Сегодня я понимаю, что вполне мог бы так жить…» — начал он по привычке писать письмо и отложил его в сторону, вспомнив, что Онхонто находится в соседней комнате.
Однако после обеда уединение Хайнэ было потревожено. Захваченный врасплох предупреждением слуг, он едва успел накинуть сверху парадное платье, когда двери в его покои распахнулись, и он увидел на пороге Онхонто с его свитой, жриц во главе с Даран и прочих высокопоставленных лиц.
Здесь той глупой комедии, которой так боялся Хайнэ, всё-таки суждено было произойти — он торопливо попятился и неловко опустился, почти грохнулся на колени, путаясь в полах и рукавах накидки, смешной, испуганный и вызывающий жалость.
В этот момент Хайнэ будто увидел самого себя, неуклюже распластавшегося на полу, и Онхонто напротив, представляющего собой полную противоположность ему — статного, прекрасного, весь облик и каждое движение которого воплощали в себе изящество, гармонию и красоту.
«Великая Богиня, да с нас просто картину можно писать, — подумал Хайнэ с кривой усмешкой, пряча красное от стыда лицо за занавесившими его при низком поклоне волосами. — Я — это его кривое зеркало, в котором каждая его прекрасная черта заменена моей уродливой. Уверен, что если бы мы двое были героями какой-то пьесы, то её автором оказался бы некто вроде господина Маньюсарьи. Тот, кто любит жестокие шутки, и поэтому заставил нас оказаться вместе…»
Онхонто заговорил на своём родном языке, как было заведено во время всех официальных церемоний. Хайнэ было гораздо приятнее слушать его
— Господин спрашивает, желает ли Хайнэ Санья сопровождать его во время поездки в столицу провинции Арне, — объяснила переводчица, находившаяся подле Онхонто.
Хайнэ растерянно взглянул ему в глаза, желая понять, какого ответа он ждёт, но не смог уловить ни малейшего намёка на то, было ли это искренним желанием Онхонто, или же данью приличиям, а то и следованием приказу Верховной Жрицы.
— Если Господин этого хочет, то я, конечно же, буду счастлив… — наконец, пробормотал он не очень уверенно.
И лишь когда они очутились вдвоём в одной карете, а шорох камней под колёсами заглушил их голоса, Онхонто сказал:
— По приказу Верховной Жрицы, я уже бывать в Нижнем Городе. Это вызвать… сенсацию, столпотворение. Люди быть везде — на улицах, на крышах, они свешивались из окон, дрались, я никогда не видеть столько людей. Меня заставить пройти перед ними по улицам, и все тянуть ко мне руки, протягивать больных детей, умолять даровать им исцеление и счастье. Это не было для меня внове, все наши соседи на Крео также приходить и просить меня молиться за них, а потом часто говорить, что я совершил для них помощь, что это благодаря мне их миновало то или иное горе. Не то чтобы я верить в это, но… И лишь потом я узнал, что моё появление в Нижнем Городе принесло ужасную трагедию. Множество людей погибли в давке, сотни, тысячи…
Хайнэ мгновенно понял его чувства и схватил его за руку.
— Вы опять об этом? О том, что в вас кроется какой-то корень несчастья и зла? Что мне сделать, чтобы доказать, что это не так? Точнее, может быть, и так, но вы не должны винить себя за это! — торопливо, горячо проговорил он. — Не бывает так, что что-то приносит одно лишь добро, во всём кроется противоположная, теневая сторона! Но без этого не может существовать мир. Вы приносите и счастье, и несчастье. Но чем сильнее, ужаснее последнее, тем прекраснее и волшебнее первое. Избавив мир от себя, вы избавите его не только от горя, но и от самой большой радости, которая доступна человеку. Жертвы… необходимы. Так же, как каждому из нас необходимы страдания, а не одно только удовольствие. Я знаю, что это жестоко, но это так. Я знаю.
— Хайнэ. — Онхонто ласково улыбнулся, пожав его руку. — Вы думать, я всего этого не понимаю?
— Но тогда что же заставляет вас так страдать?! — в отчаянии и изумлении воскликнул Хайнэ.
Онхонто помолчал.
— Обыкновенное… себялюбие, — наконец, ответил он с некоторым трудом. — Да-да, Хайнэ. Я не желать роли, приготовленной для меня судьбой, не хочу приносить ни несчастья, ни счастья. Я не хочу быть божеством, я хочу быть обыкновенным человеком и жить в своё удовольствие. Я, наверное, желать бросить вызов Богине, или Богу, или тому, кто меня создал. Прежде у меня не было мыслей о борьбе с мирозданием, но судьба вознесла меня слишком высоко. Я долго старался этого не замечать, но, видимо, это участь любого человека, который оказывается на вершине: он возносится. Возносится в своей душе, каким бы смиренным ни был в начале. И тогда у него появляются честолюбивые мысли. Он желает воспротивиться своему создателю, он начинает считать себя равным ему. Вот, если хотите, правда обо мне.