Прорвемся, опера!

Дамиров Рафаэль

– А то, что ты с ментом общаешься? Не навредит? Хотя если ты работаешь против Универмага, им по барабану, сами с ментами ручкаются.

– Да. Сам понимаешь, много рассказать не могу.

– А, ну понятно… Просто со мной хотел контакт завести, чтобы на подхвате был, если что, пригодится. Да?

Он снова хмыкнул, но теперь уже с другим видом.

– А от тебя ничего не скроешь, Васильев… Не обижайся, но ты прав – ты же много чего знаешь, долго здесь живёшь. А я не могу светиться…

– Я уже понял, – я вернул корочку ему. – А оружие зачем туда

убрал? Кобуры скрытого ношения нет?

– Из-за тебя убрал, – Турок покачал головой и поморщился. – Не должен был ты его видеть, он под сиденьем был. Но я же знаю, что ты мент, думал, я не замечу, что ты там рукой лез? Просто тебя вижу, захотел обсудить обстановку, пока ты опять не потерялся, а то ищи по всему городу. Вот и остановился, ствол убрал за штаны, на всякий случай, чтобы ты не увидел и вопросов не было. Кто же знал, что гайцы появятся? Вылез неловко, он выпал.

– Надо было предусмотреть, аналитик ты наш, проанализировать, – я засмеялся. – Ладно, с пушкой осторожно, если не должна светиться, то и не таскай с собой, а то другой бы тебя уже в отдел уволок. Короче, Гриха, мне тоже пригодится от тебя помощь. Короче, если где-то услышишь про такого киллера – Федюнина, дай мне знать, хорошо?

– Ну я посмотрю, если что…

– Вот, я тебя прикрыл, и от тебя того же самого жду, лады? А то бы вся твоя операция псу под хвост бы ушла, – я потянулся и погладил собаку.

– Договорились, – он кивнул. – Спасибо, выручил, Паха. А то бы пришлось уезжать, если бы гайцам корочку показал. Всем бы разболтали, считай, что раскрылся. И хана операцию.

А я подумал, что он либо простофиля, либо пытается выглядеть таковым. Но для чего? Чтобы вот так на сотрудничество выйти? Не знаю…

– Ну, ты мне раскрылся, – сказал я.

– Тебе верю. Ты не гаишник.

Конечно, и у спецслужбы сейчас не лучшие времена, раз людей не хватает. Аналитиков в «поля» отправили. Если он, конечно, не хитрит. Ладно, зато будет кого спросить, если понадобится что-то, что не смогут сделать товарищи из нашего ГОВД.

Вылез я за перекрёстком. Хоть и клонило в сон, решил, что лучше зайду к отцу, он уже должен вернуться домой. Повернул направо, прошёл по центральной улице, потом направился вдоль дороги, идущей мимо оптического завода.

Он пока ещё работал, но в нулевые закроется, и на его месте будет торговый центр. А сейчас там проблемы с зарплатой, но скоро им привезут деньги…

Точно, близнецы бабы Маши, про это тоже нельзя забывать. Вскоре я понял, почему это вспомнилось.

Увидел белый «Москвич» отца на том месте, куда он иногда приезжал, чтобы купить пирожки. Торговля ещё велась. Высокая женщина, сидевшая на табуретке у стены, полезла в сумку на колёсиках. В ней стояла кастрюля, укрытая полотенцами, из которой пошёл густой пар. Сразу вкусно запахло жареным.

– Здорово! – отец меня заметил. – Успели с тобой, ещё свежие, горячие.

– Только сегодня испекла, – похвасталась продавщица.

– Здрасьте, баба Маша, – по привычке ляпнул я.

И зря. Высокая женщина выпрямилась

и громко захохотала, показывая золотой зуб во рту.

– Какая я тебе баба Маша, Павлик! – она продолжила смеяться. – Мне сорок два всего, а ты сразу – бабушка! Вот, бери, полторы тыщи всего. Тебе с картошкой, как всегда? А тебе не дам, – тётя Маша посмотрела на собаку. – Тебе нельзя горячее.

Пёс недоумевающе заскулил, поднял уши торчком и помахал хвостом, а тётя Маша сунула мне большой пирожок, перед этим ловко завернув его в газетку. Но даже через бумагу он сразу обжёг пальцы.

Я посмотрел на отца, уплетающего пирожок с ливером. Будто ничего и не случалось. Когда его не стало, мне очень сложно было в это поверить. Я всё знал, и всё равно казалось, что вот-вот услышу его кашель, сейчас раздастся стук в дверь рукой, он зайдёт в квартиру, погладит собаку, спросит новости, поговорит со мной, посидит немного, а потом опять уйдёт на работу. Так и не свыкся с этим, хотя умом понимал, что так больше уже никогда не будет.

Но вышло не так. Он снова стоит передо мной, именно таким, как я его запомнил, живым. И как будет дальше – зависит от меня, а я свой шанс не упущу.

– М-м-м, – отец тем временем уже доел пирожок. – Машка, дай ещё один. Целый день катаюсь, даже поесть некогда.

– Держи, Лёша, с капусточкой вот. Пеку помногу, с работы пришла – тесто уже стоит, – тётя Маша достала из благоухающей кастрюли ещё пирожок. – Зарплату-то не платят уже полгода, крутись как хочешь. Ленка хоть дома, помогает мне.

– А сын где? – спросил отец, откусывая чуть ли не половину за раз. – Ещё не вернулся?

– Да вот ждём, – женщина вздохнула и полезла в карман куртки. – Ждём со дня на день. Мир же там подписали, должен вернуться, другие уже приезжают. Смотри, у меня они какие. Отец-то ведь из ваших был, милиционер, красавец, близнецы в него пошли, не в меня. Как в журнале, смотри.

Эту полароидную фотку я видел десятки или даже сотни раз, когда тётя Маша, а потом уже баба Маша, каждую неделю после того случая ходила в милицию, а потом и полицию, прося, чтобы мы нашли её детей. Никак не могла смириться с их трагической смертью, которая произошла буквально в двух шагах от этого места…

Нет. Ещё не произошла, и я смогу на это повлиять. Фотку эту я знаю как облупленную, но теперь взял снимок и рассмотрел внимательно ещё раз. Симпатичные ребята улыбались, парень и девушка, очень похожие друг на друга, только парень высокий, а девушка – пониже. Светловолосые, у девушки длинные волосы, заплетённые в косу, пацан коротко пострижен, под машинку, но без модной тогда чёлки от полубокса.

Сфотографировались на фоне ёлки, надпись внизу пока ещё видно, 01.01.94 – это ещё до того, как парень отправился в армию весной. В конце года угодил в Чечню, прошёл её от штурма Грозного до самого вывода войск. Там выжил, а вот погибнет здесь, недалеко от этого самого места, от рук опасных обдолбанных отморозков вместе со своей сестрой, которую будет прикрывать до последнего…