Прорыв «Зверобоев». На острие танковых ударов
Шрифт:
– Не переживай, – сказал врач. – Со временем все восстановится. Отдохнешь, успокоишься.
Но Степан врачу верил мало. А ласковые и утешительные слова молодой жены казались неискренними. Обнимал пятилетнего сына, избегая смотреть на жену. Мало ли вокруг мужиков? Погорюет месяц-другой, кого-нибудь найдет. Вот с таким настроением вернулся Авдеев в свой полк. Война стала главным делом его жизни, а друзья и экипаж заменяли все остальное.
Своими переживаниями поделился только с Саней Чистяковым.
– Слышал я, у других
Вроде успокоил друг. Письма от жены приходили часто. Настроение у Степана улучшилось, поверил, что все будет нормально.
Поредевший гарнизон переезда торопливо перекусил, и люди снова заняли свои места. Немцы оставили несколько постов и вели огонь из миномета. Иногда начинал стрельбу пулемет, но, опасаясь ответных снарядов, посты и минометная позиция располагались довольно далеко.
Чистяков снова обошел траншеи. Отметил напряженность на лицах бойцов. Они ожидали от него известий, что наконец приближаются наши танки и вот-вот будут здесь. Однако наступающие части находились за пределом приема радиостанций. Да и отзвуки орудийных выстрелов звучали редко.
Олег Пухов чистил свой ППШ. Рядом лежал трофейный автомат МП-40, стояла винтовка, а в нише находились гранаты и винтовочные обоймы.
– Оба диска к ППШ расстрелял, – вставая, сказал младший лейтенант. – Трофейным оружием воевать придется.
– Сиди, – опустился рядом с ним Чистяков. – Гляжу, настроение у ребят на нуле.
Младший лейтенант наморщил лоб, раздумывая, что ответить. По существу, он жил еще понятиями военного училища, где полагалось быть всегда бодрым и уверенным в победе. Откровенность там не приветствовалась. Но командир батареи Чистяков вызывал у него доверие. Ответил, что думал.
– С чего им радоваться? В удачный исход мало кто верит. Всего одна исправная самоходка осталась. Пустят фрицы полдесятка танков и смешают нас с землей.
– Не так это просто. Да и проблема для них столько танков найти. Все на передний край брошены.
– А если все же найдут? На вашу пушку остается надеяться? Так она всего одна.
Чистяков молча порылся в нише, достал немецкую гранату-колотушку и три наших РГД-33.
– Давай, снимай с них осколочные рубашки, – кивнул он на увесистые РГД-33.
– Зачем?
– Затем, чтобы вес облегчить.
Когда младший лейтенант снял с корпуса гранат рубчатые осколочные рубашки, Чистяков принес обрывок телефонного провода и скрутил связку из четырех гранат. Взвесил в руке.
– Тяжеловато. Но шагов на десять бросишь.
– Танк этим не возьмешь, – заявил сержант, подошедший поближе.
– Если на жалюзи попадешь, то двигатель из строя выведешь. Гусеницу можно разорвать.
– В нее еще попасть надо.
– Захочешь жить, попадешь. Понял меня, Пухов? Не кваситься, а делать
Не поднял ему настроение и близкий друг Степа Авдеев. Он дописывал письмо жене.
– Прощаешься, что ли? Чего торопишься? Фрицы пока прижухли, да и наши должны скоро подойти.
– На всякий случай, Саня, – глянул на Чистякова лейтенант Авдеев. – Предчувствие у меня нехорошее.
– Мало мне десантников, теперь ты похоронную затянул.
– Эх, Санька, друг ты мой дорогой, – складывая письмо в треугольник, улыбнулся Степан. – Все будет хорошо, и победа будет за нами. Но с женой хочу по-человечески попрощаться. Ты же мою историю знаешь. Уезжал в таком состоянии, что доброго слова для нее не нашел. А она мне пишет.
Посидели, покурили. Разговор не клеился. Пришел Вася Манихин, протянул обоим лейтенантам по ломтю хлеба с заветренным желтым салом.
– Не хочется что-то, – отозвался Авдеев.
– Да и я не голодный, – сказал Чистяков.
– Жрите, не ломайтесь, – не соблюдая субординацию, пытался он по-своему поднять настроение обоим командирам. – На всех разделили, вам больше всех досталось.
В этот момент послышался вой летящего снаряда. Бронебойная болванка смела бруствер пустующего окопа, подскочила, отрикошетив от сухой земли, и упала в зашипевшую от жара траву. Следом послышался звук отдаленного орудийного выстрела, и тут же истошно закричал наблюдатель:
– Бронепоезд! Бронепоезд идет!
– Слышим мы, не голоси, – отозвался Авдеев. – А ты, Васька, куски нам суешь. В бой надо идти с пустым брюхом.
Вместо разбитой зенитки в головном броневагоне за ночь спешно установили на вращающейся платформе 105-миллиметровую гаубицу. Бронепоезд остановился в двух километрах от переезда и сразу открыл огонь. Немецкий майор, командир бронепоезда, после вчерашнего боя не собирался излишне рисковать. Длинноствольные зенитки калибра 88-миллиметров пробивали на таком расстоянии двенадцать сантиметров брони. Этого было достаточно, чтобы уничтожить тяжелую русскую самоходку, не говоря о танках.
Гаубица не обладала высокой точностью стрельбы и вела огонь осколочно-фугасными снарядами. Ее задачей было серией взрывов внести сумятицу, выбивать пехоту и не давать самоходкам и уцелевшему танку нормально целиться. То, что у Т-34 продырявлена пушка, немецкие артиллеристы не знали.
Уже с первых минут стало ясно, что в поединке с бронепоездом трудно рассчитывать на победу. Хорошая прицельность 88-миллиметровых зениток позволяла класть бронебойные снаряды все ближе к цели.
Получила попадание неподвижная машина Степана Авдеева. Снаряд угодил в орудийную подушку, где броня была толще, не пробил ее, но удар получился сильный. Наводчика сбросило с сиденья и оглушило. Текла кровь из носа у радиста. Лейтенант приказал им покинуть машину.