Прощание с Джоулем
Шрифт:
– Ну, что, Пью?
– спросил сержант-кондуктор, - теперь едешь?
– Нет, Мото, - Пью ощупал подарок ОДисса и быстро рассовал его по карманам ветхого кителя.
– Я тут еще погуляю. Может, услышу еще кого-нибудь из наших.
– А ты едешь?
– спросил сержант-кондуктор у Мая.
– Я - да.
– Тогда прошу на борт.
Дей встал на первую ступеньку автобусной подножки, пропустил внутрь Джоуля, а потом обернулся назад и зачем-то махнул Красавчику рукой.
– Прощай, Пью.
– До скорого, - Красавчик тоже зачем-то махнул ему рукой.
– Береги себя, Сказочник.
– Постараюсь.
Автобус рыкнул сразу двумя бортовыми двигателями и Дей быстро забрался в салон. Сзади с шипением встала на свое место
***
Трусы
Сержант-кондуктор быстро просмотрел бумаги ОДисса и сделал пометку в своем журнале, а потом попросил предъявить к осмотру личное оружие. Он привычным движением выщелкнул из обоймы патрон, измерил его диаметр крошечным золотым штангелем и удовлетворенно кивнул головой.
– Двенадцатый калибр СЗК, все в порядке, - сказал он, возвращая пистолет Маю.
– Сорок килокалорий в кассу и располагайся где хочешь. Сегодня ты у нас единственный пассажир.
ОДисс оплатил поездку, прошел вдоль рядов удобных мягких кресел и присмотрел себе место - в шестом ряду, у окна. Джоуль с радостным повизгиванием носился по салону, обнюхивал сиденья и белоснежные кружевные салфетки на подголовниках, крутился у двери в автобусный туалет, а потом запрыгнул на сиденье рядом с Маем, потоптался на нем и лег, положив голову на скрещенные лапы.
– Собачка по шестьсот шестьдесят седьмому приказу едет?
– с участием спросил сержант-кондуктор.
– Да.
– Бедняга, - сержант тяжело вздохнул.
– У нас то же самое. Ты думаешь, почему у нас сегодня автобусы порожняком уходят?
– Почему?
– Окопники по всему фронту командированных с собаками ловят. Из наших командированных только один к рейсу на U-231 смог прорваться. Правда, весь израненный и без собаки, прямо перед тобой санитары в тыл увезли. Остальных, я думаю, уже укокошили. А ты, выходит, смог?
– Да, - этот разговор начал раздражать Дея уже в самом начале и отвечал он односложно, сквозь зубы.
– Счастливчик ты, выходит. Везунчик. Или ваши фронтовики - дерьмо, ротозеи. Я ведь эту собачку сразу признал. Это она крайний бункер унюхала?
– Ага, - сказал Дей, страшно осклабившись всеми своими золотыми зубами.
– Имей в виду, если нас по пути остановят, мы с шофером за тебя вписываться не станем. У нас на этот счет другие инструкции - в случае нападения обеспечить сохранность военного имущества любыми средствами. Этот вот автобус, значит, от разъяренной солдатни уберечь. Вот так, значит. А за сохранность командировочных мы с шофером ответственности не несем.
– Я на вас и не рассчитываю, - Дей отвернулся к окну и начал рассматривать проплывающие мимо виды.
Прифронтовая дорога была полностью разбита снарядами средних калибров и лишь кое-где подлатана красным щебнем, но автобус шел мягко, плавно покачиваясь на самых глубоких ямах и смотреть в окно было приятно. У Дея сразу возникло ощущение, что он рассматривает не фронтовую дорогу, а просматривает древний военный фильм, причем не просто так, а сидя в оборудованном кондиционерами и мягкими креслами довоенном кинотеатре.
Мимо окна медленно проплывали выжженные участки земли, ободранные взрывами, похожие на плохо оструганные пыточные колья, деревья, закопченные танки со свернутыми на бок золотыми башнями, разбитые прямым попаданием установки залпового огня, перевернутые колесами к небу остовы автомобилей, навеки умолкшие орудия с причудливо выгнутыми и скрученными золотыми стволами. Май всматривался в разбитую технику, пытаясь определить ее принадлежность, но почти все номера и эмблемы были оплавлены, стерты и слизаны бушевавшим здесь пламенем, а типы и виды техники были почти одинаковыми и поэтому что-то понять можно было только по направлению стволов, радиаторов и ведущих катков, да и то далеко
Вдруг мимо окна проплыл грубо сколоченный помост над которым раскачивалось несколько трупов, почти уже скелетов слегка прикрытых остатками истлевшего обмундирования. Бесстыжий фронтовой ветерок словно бы играл с выбеленными солнцем костями, золотом протезов, грязной военной рваниной и длинными лентами размотавшейся алюминиевой фольги.
– Вы своих трусов тоже так?
– спросил сержант-кондуктор.
– Нет, - ответил Май сквозь зубы.
– У нас все гуманнее.
– Не звезди, сержант, - миролюбиво заметил сержант-кондуктор.
– Это ваши висят. Мы их специально убирать не стали, с пропагандистскими целями. Все ваше зверство показать хотели. Теперь-то чо? Теперь такое повсюду увидеть можно, а тогда еще в диковинку было, вот и оставили для фоторепортеров главной армейской стенгазеты. Да только они все равно не приехали. Но это ваши, ты не сомневайся. Хочешь, забьемся на десять вафель, остановимся и я тебе их жетоны с петлицами покажу.
– Может и наши, - не стал спорить Дей.
– Какая теперь разница? Кому какое сейчас до этого дело? А останавливаться здесь я и за сто вафель не стал бы.
– Ну, как знаешь, а с другой стороны - вокруг тогда такое творилось, в штурмовых отрядах по пять-шесть хомо оставалось, в атаку поднимать было некого, а тут еще эти трусы со своей фольгой.
– Да. А тут еще эти трусы.
Бои на этих полях шли ожесточенные и Дей в них участвовал лично. Именно здесь когда-то решались судьбы фронта в секторе А-348, и здесь, на этих полях, он потерял правую половину своего лица, где-то здесь он оставил свой правый глаз. Если бы не это ранение, полученное в самом начале первой фазы наступления, его, наверное, здесь бы и укокошили. Несколько раз эта гея переходила из рук в руки, а от квадратных тогда все шли и шли новые директивы на очередное наступление. В ожесточенных боях обе стороны быстро теряли технику и расходовали боеприпасы, а по тылам днями и ночами работала авиация, подвоза почти не было, и вскоре на полях сражений дело дошло до штыковых и рукопашных атак. Золотые штыки и ножи гнулись о золото протезов противника, суставы отлетали после слишком сильных ударов золотыми саперными лопатками, рвались провода, трещала соединительная ткань, но обезумевшие от крови хомо, казалось, уже ничего не замечали. Они раз за разом поднимались по свистку в очередную атаку и бежали навстречу друг другу с перекошенными злобой и болью лицами, а добежав они как бы сплетались в крепчайших объятиях, кромсали и рвали друг друга. "Не дай мне Маммонэ еще раз пережить такое, - мысленно попросил Ули Май, всматриваясь в очередную страшную панораму.
– Не дай мне Маммонэ еще раз попасть в такую переделку. Впрочем, о чем это я? Тут эту дурацкую операцию пережить бы. "Диана", мать ее, вот же название придумали, сволочи..."
Все тогда держалось только на чае, который прямо на позиции сбрасывали транспортные самолеты. В итоге чай красноголовых оказался сильнее и синегубые отступили. После этих боев и началась затяжная позиционная война по всему местному фронту. Обе стороны больше не решались идти в наступление и перешли к активной обороне. Квадратные, конечно, продолжали слать свои приказы, но их просто некому было исполнять - отдельные части просто исчезли из списков, а остальные потеряли до семидесяти процентов личного состава. А тут еще трусы. Кто в такой ситуации будет думать о каких-то там трусах? Кто будет решать, как с ними лучше расправиться? Да их тогда даже не ловили? Так - кто подвернулся под руку, того и прикончили с помощью подручных средств и материалов. Подвернулась под руку подходящая перекладина и крепкая веревка, вот их и вздернули, а была бы рядом какая-нибудь река или хотя бы болото, так их, наверное, просто топили бы. Вот вам и все фронтовые эшафоты, вот вам и все мешки на головах. Морс всегда найдет - как ему расправиться с очередным трусом. Афродизи ему в помощь. И Маммонэ над всеми ними.