Прощание с Джоулем
Шрифт:
Пробираться по проспекту было очень тяжело из-за жары, толкотни и тяжелых городских запахов человеческого пота, дешевого одеколона, горелого масла, несвежей уличной снеди и еще каких-то тяжелых городских ароматов, которые смешивались в ужасное амбре и буквально не давали вздохнуть. Оказавшись снаружи автобусного салона Дей с Джоулем словно бы попали в узкий душный мешок, состоящий из раскаленного асфальта, выгоревшего на солнце тряпья, горячего ржавого железа, криков, глухого урчания маломощных моторов и потных гражданских тел. Оказавшись на городской улице, Джоуль сразу как-то сник и прижался к сапогу сержанта, его уши словно бы приклеились к лохматой голове, а хвост безвольно обвис и поджался под задние лапы. Сразу было видно,
– Ну-ну, - сказал Дей, потрепав Джоуля по голове.
– Спокойно. Спокойно.
Вдобавок ко всему, как только они оказались в этом узком и душном мешке, по обмундированию Мая начали шарить ловкие и легкие пальчики городских воришек. Они быстро ощупали обмундирование и походный мешок сержанта, а потом переместились в область карманов кителя и галифе, как бы намереваясь проникнуть под их застежки и клапаны, и он пару раз ловил их специальным захватом, но не мог удержать, потому, что эти легкие пальчики были покрыты какой-то скользкой дрянью. Поэтому сержанту вскоре пришлось сбросить с плеча походный мешок и прижать его накладными карманами, в которых лежали сопроводительные документы и отпускные вафли прямо к своему животу.
Все это городское гражданское безобразие страшно злило и быстро утомляло, поэтому Дей решил не пробиваться на боковые улицы самому, а немедленно нанять какого-нибудь рикшу, чтобы побыстрее покинуть узкий и душный мешок, который в его сознании из центрального проспекта U-218 уже давно превратился в ловушку для военных отпускников.
Мото и велорикши прочно стояли в заторах рядом со ржавыми довоенными авто и лишь биорикши кое-как через них пока еще протискивались, буквально перепрыгивая и переваливаясь своими легкими колесами через капоты, прилавки и тела гражданских. Один такой биорикша как раз притормозил неподалеку и Дей начала пробиваться к нему сквозь очередную пробку энергично работая локтями и коленями.
– Куда?
– не оборачиваясь, спросил биорикша, когда ОДисс и Джоуль запрыгнули под кожаный балдахин его коляски.
– Подальше отсюда, - сказал Дей, задергивая за собой кожаный балдахин.
– И побыстрее. Плачу двойную.
Мышцы на голой спине биорикши сразу вздулись узловатыми буграми и он с такой силой дернулся вперед, что опрокинул на проезжую часть два или три лотка с какими-то грязными тряпками. Сразу за лотками оказалась низкая и темная арка в которую биорикша протиснулся с неподражаемым мастерством и уже через минуту они катили по какой-то боковой улице, полностью безлюдной, заросшей вьющейся по стенам тропической зеленью и прохладной. Хлопая тяжелыми ступнями по брусчатке, биорикша быстро бежал по узкой и тихой улице, бугры мышц на его спине уже покрывались потом и матово блестели в нестерпимом свете полуденного Гелиоса.
– Куда дальше?
– спросил биорикша, когда шум, теснота и духота центрального проспекта остались далеко позади.
– К храму, - неожиданно для себя самого сказал Май.
– К какому?
– спросил биорикша не оборачиваясь.
– А у вас их много?
– Много.
– Тогда гони к храму Маммонэ. Самому большому и старому.
Биорикша резко взял влево, потом снова нырнул под арку, потом еще под одну и вскоре Дей совсем успокоился, он понял, что инстинктивно взял правильное городское направление.
И действительно, не ехать же сразу в госпиталь? Он все равно никуда не денется, никуда не убежит от них с Джоулем. А вот посетить какой-нибудь храм никогда не помешает. Тем более не какой-нибудь там походный, развернутый пьяным жрецом перед самой атакой в какой-нибудь дырявой полотняной палатке, а самый настоящий - каменный, большой и старый.
Городские улицы, по которым быстрой трусцой теперь бежал биорикша постепенно меняли свой облик. Вокруг становилось все больше зелени и все меньше гражданских лиц. Иногда они казались совсем безлюдными, а кусты,
Иногда в каком-нибудь окне отодвигалась пыльная занавеска, и за ней появлялось сморщенное лицо старухи или в какой-нибудь подворотне мелькала прикрытая грязной холстиной сгорбленная под тяжестью городской жизни спина старого вора, но при этом вокруг стояла такая удивительная тишина, что Дей сразу подумал - вот такой и должна быть настоящая дорога к настоящему храму. Не фронтовая - узкая, изувеченная разрывами ракет и снарядов полевая тропинка, ведущая к какому-нибудь едва прикрытому маскировочной сеткой и дырявым брезентом полевому алтарю, а именно дорога - широкая, зеленая и безлюдная. И чтобы обязательно было тихо вокруг, чтобы не было слышно ни выстрелов, ни разрывов бомб, ни криков, ни навязчивого и бессмысленного лепета хомо. Особенно - этого лепета. Чтобы продвигаясь к храмам по таким вот дорогам можно было хотя бы ненадолго забыться и отдохнуть душой.
Джоуль, казалось, как-то уловил или почувствовал настроение сержанта, он очень скоро тоже пришел в себя и успокоился. Теперь его уши снова стояли торчком, глаза сверкали и в них снова появился интерес к окружающему миру, а хвост энергично стучал по кожаной подушке в такт с хлопками тяжелых сандалий биорикши.
"Кажется, вторая фаза операции тоже прошла успешно, - с облегчением подумал Дей.
– Мы почти доехали. Добрались сюда несмотря ни на что. Интересно, все же, что на самом деле мотивирует квадратных отдавать эти дурацкие приказы? Неужели капитан Зе прав и эти приказы приходят к ним прямо в снах?"
***
Храм
Храм Маммонэ оказался по настоящему большим и действительно старым. А еще он очень внушительно выглядел на фоне разросшейся тропической растительности и был оформлен с большим художественным мастерством. Даже не верилось, что такое сооружение могли придумать и спроектировать какие-то военные архитекторы под руководством мастеров художественной пропаганды из военной контрразведки.
Вся лицевая, обращенная к городу и миру часть храма была обильно украшена тяжелыми медными пластинами с очень реалистичными и анатомически правильными изображениями хомо и животных. Чтобы рассмотреть покрытые благородным зеленым налетом медные горельефы верхнего уровня, Маю приходилось высоко задирать голову, придерживать фуражку рукой и сильно напрягать натуральный глаз.
На горельефах были выдавлены и выбиты различные сценки, взятые как бы прямо из окружающей жизни - низенькие пузатые хомо шли на них в бой, оказывали друг другу интимные услуги, обменивались какими-то предметами, демонстрировали друг другу непропорционально большие и толстые пачки вафель, пели, плясали, занимались воровством, разбоем, кутежами, пьянством, и делали еще массу хорошо узнаваемых, благодаря замечательному искусству неизвестных скульпторов, обыденных вещей. Все эти изображения действительно были выполнены с замечательным мастерством и так искусно, что ни за что на свете нельзя было спутать солдата с криминальным сутенером или городским воришкой, а проститутку с уличным вафельным менялой. Изображений животных тоже было немало и в сценках они как бы прислуживали хомо - возили их на своих спинах, приносили им подстреленную дичь, разминировали дороги, убивали других, вредных и бесполезных животных, охраняли от грызунов, птиц и юрких воришек какие-то посевы, кучи и склады. Одним словом, оформление фронтона могло впечатлить не только бывшего специалиста по античному искусству, но и самого необразованного, полностью равнодушного к любому из двенадцати ныне известных искусств, хомо.