Прощание с Джоулем
Шрифт:
– А что это на ваших нашло прошлой ночью?
– вдруг вспомнил Дей.
– С чего это они решили прорывать нашу оборону?
– Да все этот проклятый чай, - кондуктор обильно сплюнул на пол и тщательно растер плевок сапогом.
– Я вот давно не нюхаю и до сих пор жив-здоров. И почти без золота, так - пара пальцев на правой ноге и все.
"Дверью автобуса, наверное, прищемило, - с фронтовой злостью подумал Дей.
– Или дверью какого-нибудь борделя".
– Осколок случайный, - продолжал сержант-кондуктор, - неожиданно прилетел прямо на остановку, а я как раз по нужде в кустах сидел. Представляешь? А фронтовых разве кто удержит от этого проклятого чая?
– Свежая поставка?
–
– Ладно, проехали.
– А тут им столько добра привалило, причем сразу. Дня два тяжелые бомбардировщики на полевых аэродромах разгружались. И днем и ночью, и как они тогда разгружались - пустой взлетает, а груженый с другого конца уже на посадку заходит, причем, часто прямо в лоб взлетающему. А все из-за неразберихи, да чайной горячки. Сколько там наших летунов погибло - жуть. До сих пор обломки по полосам валяются. Многие тогда садиться боялись на эти полосы, и сбрасывали чай прямо на бреющем. Мало того, что кучу народу на полосе перебили тяжеленными чайными тюками, так ведь у многих в бомболюках еще и бомбы оказались на боевой взвод взведенные. А летуны, они ведь даже когда чай бросают, все равно в живое целят, рефлекс у них такой, ничего не поделаешь. Неразбериха, одним словом, полная. А ты видел когда-нибудь, как этот чай горит?
– Нет.
– А я видел. Зрелище еще то. Хотя, зарево и красивое. Такая как бы радуга на фоне...
– Давай ближе к ночной атаке.
– Ну, вот они чай разгружали-разгружали, от тюков и бомб уворачивались-уворачивались, а потом взяли, да и пошли прямо на ваши позиции после очередной такой разгрузки. Прямо как были, как чай разгружали - без оружия, а многие и не одетые даже. А в атаку или еще зачем, это я не знаю. Может и в атаку, а может, просто помощи на разгрузке хотели попросить или еще чего.
– А может они хотели нас свежим чаем угостить?
– Кто их теперь разберет?
– рассудительно заметил сержант-кондуктор.
– Фронтовиков этих. Ты вот сам фронтовик, а меня о таких вещах спрашиваешь.
– Правду ты сказал, кондуктор, - сквозь зубы заметил Дей.
– Чистую и незамутненную правду. Ты только что изрек истину.
– А в чем она - истина?
– довольно захрюкал сержант-кондуктор, вскрывая жестянку с вишневым компотом.
– Я думаю - в чае.
– И наш чай лучше, - подвел черту сержант-кондуктор, прикладываясь к банке.
– Вот и вся истина. Вся, что ни на есть, до последней вафли.
Дей не успел ничего ответить, так как вдруг раздался сильный шум работающих винтов и салон начал вибрировать крупной дрожью. А потом слева от автобуса завис штурмовой вертопраф с полным навесным боекомплектом. Он развернулся носом и всеми своими ракетами к автобусу и некоторое время летел боком, поднимая винтами тучи пыли, праха и еще каких-то ошметков. Дей разглядел под вторым защитным колпаком лицо пилота в темных очках на половину лица и приложился ладонью к густо тонированному стеклу, стараясь привлечь его внимание. Пилот тут же заметил ладонь сержанта и показал ему на пальцах, на этом фронтовом языке мнимых глухонемых, которому все желающие выжить очень быстро выучиваются на любом фронте: "Дальше следовать не могу, возвращаюсь на базу". И сержант просигналил ему в ответ "Благодарю за поддержку". Пилот два раза кивнул очками и ветропраф свечой ушел в небо, а салон тут же перестал вибрировать и его прохладная полугражданская тишина сразу вернулась обратно.
– Так вот как ты до остановки добрался, - сказал сержант-кондуктор, стряхивая с кителя капли компота.
– А я еще подумал - как же это он смог уцелеть? А ты - вон как.
–
И еще он тогда подумал - какие хорошие ребята эти летчики. Небесные летуны, летяги. Летчики всегда или полностью натуральные или их просто нет. Ведь бой у них длится какие-то секунды. Вот ты только что пил кофе и курил сигару, а потом - воздушная тревога и ты уже бежишь к своему вертопрафу по смоченной весенним дождиком бетонке. Взлет, неудачный маневр, а через минуту тебя уже нет нигде. Или ты есть. Или-или. Правду говорят, что они летают прямо под парадизом. Чуть дал газу или потянул на себя ручку и ты уже там. И никаких тебе госпиталей, никаких протезов, никаких имплантов. Не то что мы - гребаная пехтура, подумал Дей.
– Это правильно, что они улетели, - сержант-кондуктор снова припал губами к своему компоту.
– Вон за теми кустами начинается мирная зона. Собьют сразу и запросы делать не станут. В один момент и даже пара от него не останется. Вот был летун, щелк и нет его больше. И правильно, я тебе так скажу, а то уж больно они в последнее время разлетались.
– Не то, что мы - гребаная пехтура, - вслед своим мыслям добавил Дей.
– Говори за себя, - недовольно нахмурившись, сказал сержант-кондуктор.
– Мы - фронтовые автобусники, народ особый.
Сказал и сразу скривился как от сильной зубной боли, а потом начал икать так громко, что разбудил задремавшего Джоуля.
Май подумал, что этому особенному автобуснику, наверное, попалась банка просроченного прогорклого капота и не стал продолжать разговор дальше.
***
Жандармы
Постепенно дорога становилась все лучше и чище, на отдельных участках колеса автобуса цепляли уже и за настоящий асфальт, а количество разбитой техники быстро уменьшалось. Теперь это были главным образом тяжелые золотые танки с тусклыми красными драконами на башнях. Все танки были без видимых повреждений и стояли вдоль обеих обочин ровными колоннами по четыре машины в ряд, как на параде. Скорее всего, их оставили состоявшие из настоящих, стопроцентных трусов экипажи красноголовых в самом начале наступления, так тогда подумалось Маю.
Сержант-кондуктор уже допил свой компот и теперь, по-видимому, распалившись им, занимался большой банкой фронтовой тушенки. По салону уже разнесся тошнотворный запах чуть подкопченного гнилого мяса с которым не могли справиться даже работающие на полную мощность кондиционеры.
Как только по салону распространился запах мяса, Джоуль привстал на своем сидении и теперь, упершись передними лапами в накрахмаленную кружевную накидку переднего подголовника, во все глаза смотрел на энергично работающего челюстями сержанта-кондуктора, который тоже заметил собачий интерес к своей банке и, прожевывая слишком большие куски, сигналил Джоулю глазами, игриво подмигивал ему - подожди, мол, сейчас и ты получишь свою долю.
Дей отстегнул ошейник Джоуля и тот стремглав бросился к креслу сержанта-кондуктора, с радостным поскуливанием уселся у его ног и начал с выражением простодушной собачьей надежды всматриваться в его жующее лицо. Это животное простодушие не могло не тронуть даже самое жесткое сердце и вскоре в сторону Джоуля полетели небольшие кусочки облепленного желтым жиром мяса, которые тот очень ловко хватал на лету с радостным лаем и визгом. Обычная фронтовая автобусная сценка, подумал Дей и отвернулся к окну. Человек и собака в неблагоприятно сложившихся для них обоих обстоятельствах. Собака и человек. Созерцать проносящиеся мимо окна виды было куда интереснее, чем смотреть на эту совместную трапезу и он полностью погрузился в это занятие.