Прощание с колхозом
Шрифт:
А неподалеку от «Волго-Дона», не слыша обещания своего руководителя: «Без внимания овцу не оставим», в племенном хозяйстве «Крепь» сотнями гибли от голода овцы. Обессилев, ложились и уже не вставали.
Скучно об этом говорить. Тем более что еще пять лет назад в таких же новомирских очерках писал я, что даже хозяйство могучее рухнет только «с большим грохотом», если… Много этих «если». Вот и рушатся.
А на малом, забытом всеми начальниками хуторе, о котором вел я речь, скотина хорошо перезимовала. И даже более того: на каждом подворье осталось сена еще на одну сытую зимовку.
Под одним небом живем, на одной земле. И время одно – век двадцатый, в котором русскую деревню накрывает уже
Новое начало, или На колу – мочало
Все происходило просто и обыденно. Огромный грузовик-скотовоз подъехал и встал возле ворот молочно-товарной фермы. Поставили сходни. Стали загонять коров в просторный кузов. Ромашка, Малина, Дочка, Фиалка… Сто семьдесят дойных коров колхоза – все его стадо – начинали свой последний путь «под нож», на мясокомбинат. Коровы ничем не болели (европейское «коровье бешенство», слава богу, далеко); они плохо ли, хорошо – но доились, помогая колхозу выживать (молоко – в цене, чуть не десять рублей за литр). Были тут коровы стельные, а были и «глубокостельные», которым до отела – лишь день-другой. (Потом, на мясокомбинате, выбрасывали из распоротых коровьих утроб телят с желтыми мягкими копытцами.) Но это было потом; а сейчас коровы шли в кузов скотовоза неохотно, словно чуяли близкий конец. Доярки гнали коров и плакали, потому что для них это было не «поголовье», не «крупный рогатый скот», а послушная Беляна, норовистая Майка и Калина, которая вот-вот отелится. А еще – это была работа, пусть колхозная, с никудышной зарплатой. Но все же – работа, а значит, надежда. Хотя бы на пенсию. Теперь и этого нет.
По здравому смыслу, везти на мясокомбинат дойных коров, а тем более стельных – глупость, варварство. Но экономические законы говорят, что происходящее – верно. Колхоз, а точнее МУСП (муниципальное унитарное сельскохозяйственное предприятие), не возвратил банку кредит, залогом которого было молочное стадо. Самый короткий путь превращения живого залога в рубли – мясокомбинат. Что и было сделано. Для банка трудоустройство доярок, их зарплаты и пенсии, судьбы семей, хлебные или молочные ручейки или реки, стельная корова Ромашка, теленок с желтыми копытцами – не существуют. Кредит, залог, возврат, пеня – его язык. И это, естественно, как говорится, совсем другой монастырь.
Но… примерно четверть населения страны живет и трудится в сельской местности, при сельском хозяйстве. А весь этот «агропромышленный комплекс» задолжал всем и всяческим «банкам» (государству, частным коммерческим структурам) примерно 200 миллиардов рублей. Впору всех «грузить и вывозить», от старых до малых. Но будет ли прок?
Две сотни дойных коров коллективного хозяйства «Калачевское» были, конечно, шаткой, но все же поддержкой колхозу. Цена литра молока почти десять рублей. А это значит, что круглый год, изо дня в день, течет пусть невеликий, но денежный ручеек. Можно купить горючего, какие-то запчасти – как говорится, дыры заткнуть. Есть стадо – значит, растет молодняк. В любой момент можно забить скотиняку-другую. Тоже – денежка. Круглый год.
Теперь же, потеряв свое молочное стадо, хозяйство обречено. Доходов от полеводства надо ждать целый год. И будут ли они? Вот картина уборки урожая последнего лета.
Хлебное поле, которое хлебным назвать трудно. Высокая трава. Среди травы еле видны низкие щуплые колоски озимой пшеницы. Называется – озимое поле.
Осенью сеяли плохие семена в плохо обработанную почву, и сеяли поздно. Отсюда – результат. Урожай – два-три центнера с гектара. Да еще за два захода. Сначала косят
Рядом, у хороших хозяев, урожай той же озимой пшеницы в пятнадцать, в двадцать раз выше. По 40–60 центнеров намолачивают. Отец и сын Штепо, Олейников с Колесниченко…
И какой смысл (не говоря уж об экономической целесообразности) добывать, словно золото, эти несчастные два центнера с гектара?
– Мы вынуждены идти на это, – отвечает руководитель хозяйства. – Озимые сеять пора, а у нас семян нет. И никто нам их не даст.
Правильно. «Не даст…» А купить не на что. Долг примерно 4 миллиона рублей. Не считая того, что работники (акционеры! хозяева!) зарплаты пять лет не получали.
А ведь год назад это хозяйство, как и другие в районе, по указанию из областного центра (специальный семинар проводили!) преобразовалось из СПК (сельскохозяйственный производственный кооператив) в МУСП, отказавшись от всех прежних долгов. «Теперь у нас чистый счет. Будем работать и налоги платить». Я писал об этой новации или афере («Новый мир», 2000, № 1), полагая, что через год-другой «преобразованные» хозяйства снова погрязнут в долгах. Прошел год. Пора затевать новую «реорганизацию». Хотя совершенно очевиден полный крах хозяйства. Ничто и никто ему не поможет. Ну, наскребут они семян озимки для посева… Это будут не семена, а мусор. Эти плохие семена они кое-как посеют в практически не обработанную почву, полную сорняков. Агротехнических сроков не выдержат. И если сейчас собирают по два центнера с гектара, то в будущем году и одного не наскребут. Словом – крах.
Тем более что на шее – тяжелый хомут долгов. А теперь осенью молочного стада лишились. Пусть невеликие, но тысчонки всякий день в колхозный карман попадали. На текущую жизнь. Теперь и этого нет. На что надеяться? Только на Бога. Это мое мнение.
А вот что думает мой земляк Виктор Иванович Штепо, работающий на земле более полувека, дважды Герой Социалистического Труда, прежде – директор легендарного совхоза «Волго-Дон», а в нынешние времена – крепкий фермер. Бодрый вопрос корреспондента в канун очередных губернаторских выборов – и ответ:
– Собран неплохой урожай. Вице-губернатор Харитонов заявил недавно, что на элеваторах лежит четыреста тысяч тонн продовольственного зерна. Вроде бы должны рассчитаться с долгами, и на следующий год станет легче. Что вы об этом думаете?
– Похоже, все будет наоборот. Перспектива просматривается страшная. Насколько я знаю, озимых посеяно очень мало, да и те бросали по некачественным парам или по стерне. Поэтому толку по этой озими будет мало. По Калачевскому району дело обстоит так: вспаханной зяби сегодня где-то три тысячи гектаров, а пахать надо сто тысяч. Когда работать, где брать ГСМ, технику – никто не знает. И что делать на будущий год, если в нынешнем колхозы района намолотили всего тридцать тысяч тонн? В том же «Волго-Доне» как не платили зарплату четыре года, так и до сих пор не платят. Так что в следующем году будет только хуже.
Вслед за Виктором Ивановичем могу лишь повторить давно сказанное, в том числе и на страницах «Нового мира» (1996, № 5): «Продолжится развал колхозов, разгром всего, что нажили за долгие годы; продолжится падение сельскохозяйственного производства – видимо, до основания».
Сегодня – январь года 2001-го. В прошлом, очень благоприятном для сельского хозяйства году (дожди прошли в меру и вовремя, раз в десять лет у нас такое бывает), как и в годы предыдущие, область потеряла 12 процентов поголовья крупного рогатого скота, примерно треть всей пашни осталась необработанной.