Прощание с первой красавицей
Шрифт:
— Не надо, — зажмурила я глаза и заткнула уши, — не хочу ничего слышать! Понимаешь — не хочу! Можешь считать, что у меня реакция страуса, но я не хочу никаких новостей, никакой правды! Мне с этой правдой придется потом как-то жить.
— Диана, — Даниил взял меня за руки, — послушай…
Я затрясла головой и заскулила:
— Не хочу ничего менять в своей жизни, мне все нравится, меня все устраивает!
— Малыш, ты все не так поняла, — перепуганно начал утешать меня Дан. — То, что я хотел тебе рассказать, было давно и не может изменить ни настоящего, ни
Я попыталась возразить, но муж не дал мне и слова сказать, повысив голос:
— Диана, поверь, так будет лучше. Я предвидел твою реакцию и боялся, а потому непростительно долго молчал. Хотя должен был рассказать все еще тогда, когда мы решили быть вместе.
— Мне кажется, я умираю только от одного твоего предисловия, — уныло произнесла я. — Давай заканчивай, хуже уже не будет.
Даниил немного помолчал.
— Ты, конечно, знаешь, что до тебя я был женат…
Я вяло кивнула.
— Мы поженились совсем молодыми, еще студентами. Первое чувство, я был совершенно поглощен им и поначалу ничего не замечал. Какие-то странности поведения моей жены объяснял особенностями ее характера, и мне они даже нравились. Ее преданность, ее любовь, ее внимание, обращенные только на меня, льстили моему самолюбию. Да, я не сказал: Елена была очень хороша собой, и многие мои однокурсники пытались добиться ее расположения. Но повезло мне. — Дан горько усмехнулся и, замолчав, поглядел на светильник, имитирующий костер.
Всполохи огня причудливо играли на его лице, делая его то злым, то грустным, то полным отчаяния. Я молчала, ожидая, когда он соберется с мыслями.
Наконец Даниил заговорил вновь, и я узнала следующее.
— Вначале Елена вела себя, как обычная девушка, быть может, просто более замкнутая и строгая, чем другие. Она это объясняла порядками, царившими в ее семье.
Отец Лены был очень строг к двум своим дочерям, даже, пожалуй, правильнее сказать — деспотичен. Росли девочки без матери — та умерла, когда старшей, Ольге, исполнилось десять лет, а Леночке всего три года. И с того момента их жизнь превратилась в кошмар.
Отец не смог смириться с потерей любимой жены, погрузился в себя и совершенно не обращал внимания на дочерей. Дни шли за днями, но ничего не менялось. Дети осунулись и похудели. Ольга, как могла, спасала себя и младшую сестру — иногда собирала и сдавала бутылки, а на вырученные деньги покупала еду, иногда ей удавалось взять мелочь, забытую отцом. Сердобольные соседи тоже старались подкормить сирот, приглашая их к себе на тарелку супа. Так они и выживали.
Но потом произошли разительные перемены: в доме появилась еда. И, главное, отец вдруг вспомнил, что у него есть дети.
Правда, очень скоро стало ясно, что радоваться рано. С той же неистовостью, с какой отец еще недавно предавался своему горю, теперь он углубился в религию. В дом стали приходить неизвестные люди, проповедовать и петь песни.
Отец Ольги и Елены вообще был таким человеком — если что-то делал, то отдавался этому целиком, действовать наполовину он не умел. И, поверив новым друзьям, он фанатично
Из дому исчезли телевизор и многие книги. Обязательно несколько раз в день нужно было молиться, стоя на коленях перед иконой. Нельзя было ходить в кино, носить короткие юбки и брюки, приглашать в дом подруг и еще многое другое. Одевались девочки в старые, вышедшие из моды вещи, которые одобряли «друзья» отца. Даже цвет предпочитался только темный, как правило — коричневый или черный.
Раннее детство Ольги было наполнено лаской и добротой. Она хорошо помнила то время, когда была жива мать и в семье царили уют и веселье. Тогда в доме звучали смех и голоса друзей. И всеми своими детскими силенками девочка теперь сопротивлялась отцу. За что он и наказывал ее безжалостно — мог поставить на всю ночь на колени в угол или порол за малейшее непослушание. Маленькая Елена, видя это, плакала от страха и жалела сестру, но сопротивляться боялась, становясь все более робкой и забитой. Так, в кошмаре, прошли годы.
Но еще хуже стало, когда уехала Ольга…
— Уехала? — охнула я, прервав рассказ Дана. — Неужели отец отпустил ее?
— Нет, не отпустил. Девушка сбежала. Став старше, она не смирилась, но научилась притворяться, изображала покорность. И настолько преуспела в этом, что смогла усыпить бдительность родителя.
…В тот день отец отправил ее платить по счетам. Ольга стояла в очереди в сберкассе и думала о том, что ей никогда не вырваться на свободу. С горечью она наблюдала за своими ровесницами, свободными и раскованными, современно одетыми, сравнивала с ними себя и понимала, что в таком наряде, как у нее, да под постоянным гнетом отца, помочь ей вырваться из дома может только чудо.
Но, видимо, судьба была благосклонна к Ольге. И чудо вдруг материализовалось в виде курсантов, праздновавших окончание военного училища и получение первых в их жизни звездочек.
Каким ветром их занесло в сберкассу, неизвестно. Кажется, парни перед этим поспорили, и один из них заявил, что женится на первой встречной девушке, если на его предложение та ответит согласием. Мнения приятелей разделились. Некоторые говорили, что никто не станет выходить замуж с бухты-барахты, а другие утверждали, что, если такая претендентка и найдется, то будет страшной, как крокодил, и он сам откажется на ней жениться.
Свежеиспеченные офицеры ввалились веселой гурьбой именно туда, где находилась Ольга, и ее будущий муж под крики приятелей: «Давай, давай!» и «Ну что, слабо?» громко заявил:
— Девушки, кто хочет выйти за меня замуж? Женюсь и увезу с собой!
Сберкасса замерла. Даже кассир, повидавшая на своем веку многое, перестала считать деньги и застыла.
— Я! — выкрикнула Ольга, вытягивая руку, как девочка-первоклашка на уроке. — Я выйду за тебя замуж!
Парни заулюлюкали и засмеялись. Перед ними стояло странное существо, одетое в длинную старушечью юбку и застиранную блузу, в платке на голове, надвинутом по самые брови.