Прощание с первой красавицей
Шрифт:
— Когда в доме нет детей, люди заводят себе какое-нибудь животное: птичку, морскую свинку или кошку, — вздохнул сейчас, рассказывая о том кошмаре, Дан. — И та нерастраченная любовь, которую должен был получить ребенок, направляется на тварь божью. Животное словно становится символическим ребенком. Степана я подобрал крошечным котенком, он даже не мог сам лакать молоко. Выходил, выкормил его из пипетки, привязался к нему. И он отвечал мне преданной и верной любовью.
— А почему у вас не было детей? — решилась я перебить Дана. — Ведь не сразу же ты понял, что Елена больна, какое-то
— Она не хотела, одно только упоминание о ребенке приводило ее в ужас. Сначала я думал, что это у нее от молодости и скоро пройдет, потом пытался жену уговорить, а когда стало известно о ее болезни, вопрос о детях отпал сам собой. Так вот, я вошел, увидел, что хрупкая женщина сделала с беззащитным животным, и растерялся. Мне буквально стало плохо: работая в милиции, я видел много смертей, но здесь убийство маленького живого существа стало ритуалом, символом смерти всего того, что я люблю. Это было знаком для меня, и я его понял.
— Подожди, я не могу сообразить, что объединяет твою историю с моей жизнью, — перебила я Даниила. — Почему именно сейчас ты решил мне ее рассказать?
— Тогда, несколько лет назад, я боялся своим вниманием подвергнуть тебя опасности. Мне пришлось ждать, пока ситуация с Еленой разрешится. А чтобы быть хоть как-то ближе к тебе, я углубился в расследование обстоятельств смерти твоего мужа. Ты ведь знаешь, что дело закрыли за отсутствием состава преступления?
— Да.
— Закрыть-то закрыли, но некоторые факты не давали мне покоя. Казалось странным, что здоровый, никогда не страдавший болезнью сердца мужчина вдруг выпивает сильнодействующее лекарство. «Случайность, неаккуратность?» — думал я. Да с какой стати: погибший — хирург высшей квалификации, и руки у него не дрожали. Как он мог нечаянно просыпать лекарство себе в кофе? Это — первое. Второе: на тот факт, что к Евгению перед смертью заходила в кабинет какая-то рыжеволосая девушка, почему-то не обратили особого внимания. Ее немного поискали, не нашли, а потом о ней скромно забыли. В общем, я еще раз изучил заключение судмедэксперта и окончательно убедился в том, что Евгения убили.
Я вскинула на него испуганные глаза.
— Да. К сожалению. Но вернусь к рассказу о Елене. После убийства кота я вынужден был поместить ее в клинику. Периоды ремиссии были, но они становились все короче и короче, пока не прекратились совсем. Стало ясно, что к нормальной жизни она не вернется. Все это время Елена продолжала оставаться в клинике, но недавно мне сообщили, что она сбежала.
Отреагировать на слова Даниила я не успела. Раздался какой-то странный хлопок, словно из бутылки с шампанским вылетела пробка, я охнула и стала заваливаться на бок, заметив краем глаза высокую фигуру, закутанную в черный плащ, которая метнулась к выходу. Путь ей попытался преградить охранник, но опоздал.
«Ну надо же, — с тоской подумала я, пытаясь удержать рукой хлынувшую из плеча кровь, — почему у меня, как у паршивого поросенка, все не так — то понос, то золотуха? Живут же другие тихо, мирно, спокойно, без всяких происшествий. Отчего со мной обязательно должно что-нибудь да случиться?»
И все погрузилось в темноту…
Глава 12
В
Во все стороны от меня тянулись разнокалиберные трубки, а я сама опять была похожа на распятую бабочку, пришпиленную медицинскими иголками.
— Эй, кто-нибудь! — попыталась крикнуть я, но услышала лишь странное сипение, вырвавшееся из собственного горла.
В дверь просунулась белокурая стриженая голова и, ойкнув, тут же убралась.
— Доктор, доктор, она в себя пришла! — донесся из-за двери звонкий девичий голосок.
— Сколько раз тебе говорить, Маруся: не надо кричать! — ворчливо начал отчитывать ее хрипловатый бас, очевидно, доктор. — Подойди и скажи. У нас не площадь и не рынок, здесь кричать не принято.
— Ой, извините, Михаил Степанович, — пристыженно пробормотала Маруся.
— Проснулась? — Теперь в приоткрытую дверь до половины влез Даниил и широко улыбнулся. Выглядел он ненатурально счастливым, как непроспавшийся дядька на детском утреннике, вынужденный изображать Деда Мороза.
Мне почему-то стало обидно, и я хлюпнула носом.
— Так, так, так… — забасил врач, вероятно, тот самый Михаил Степанович, появляясь вслед за Даниилом и пропихивая его своим мощным телом в палату. — Что за сырость? Кого оплакиваем?
— Красоту, — капризно сказала я.
— Может, болит что?
— Болит. Душа. Как я теперь купальник летом надевать буду? С таким-то шрамом!
— Пустяки! — не проникся моими проблемами доктор. — Жива, здорова — это главное. Остальное — второстепенно.
Я возмущенно засопела и до конца осмотра не проронила ни слова. Когда врач ушел, убрав из меня трубки, Даниил присел рядом на краешек кровати и, вытирая с моих щек дорожки слез, сказал:
— Ну что ты расстраиваешься? Все будет хорошо! К счастью, ничего важного не задето.
— Задето! — не согласилась я. — Моя честь задета! Кто-то спокойно продырявил меня, и теперь мне придется, как монахине, в платьях под горло ходить.
— Глупости, — уверенно возразил Дан. — Откуда ты знаешь, что у тебя там на самом деле останется от раны? Может, и видно ничего не будет. А если все-таки след окажется заметным, мы сделаем косметическую операцию. И не такие шрамы убирают. Зашьют, залатают — будешь как новенькая.
— Фу, Даниил Сергеевич, — еще больше возмутилась я, — что за термины! Как в сапожной мастерской!
Дан наклонился, чмокнул меня в нос и удовлетворенно произнес:
— Чувство юмора — гарантия быстрого выздоровления. Теперь я за тебя спокоен.
— Да? — завредничала я. — А если у меня осложнения будут? Потрогай, какое плечо горячее!
Дан прикоснулся, и я тут же заорала:
— Ой, больно!
— Совершенно нормальная температура, — пожал плечами муж, не обращая внимания на мои вопли. — Поверь мне как старому израненному коню, потерявшему здоровье в боях.
— Ага, ты меня просто утешаешь.