Прощай, Титаник!
Шрифт:
Это были очерки о самых значимых фигурах на фоне всех остальных многочисленных одноразовых, случайных, мимолетных ресторанных встреч.
Мне 22 года, через пару месяцев 23, я стала женщиной в 20 лет, за два года я много узнала о себе, о мужчинах и о жизни. Даже не верится, что это всё произошло всего лишь за два года. Мне казалось, что я медленно развиваюсь. Да я, похоже, опережаю развитие. Но ощущение того, что всё самое лучшее уже было, впереди ничего хорошего, одна скука, не покидает мою только что окончившую университет голову. Почти год у меня не было ни с кем интимной близости, – конечно, какие ещё должны быть мысли в голове. Только о старости и тихих вечерах.
Я так скажу: часто мне приходилось рыдать в подушку, стыдиться себя и собственных поступков, бояться остаться в вечер пятницы в комнате одной, тосковать из-за всякой чепухи и страдать по чужим для меня людям. Всё это было. И на смену самоосуждению и самоуничтожению пришли покой, осознанность и радость от простого существования меня во мне и вокруг меня. Спасибо, большая семья, увлечения
Не было бы счастья, да несчастье помогло. Я благодарна за путь, который прошла. Мне есть, что рассказать внукам, о чем посмеяться самой с собой, что вспомнить. Для таких людей, как я, иной путь и не предусмотрен, потому что природа личности изначально выстроена на преодоление, познание и внутренний рост на руинах из говномассы. И именно поэтому для таких, как я, усредненное легкодоступное счастье не годится, нам подавай испытания, проверку «смогу-не смогу», когда ответ всегда один «смогу».
Глава 4
Когда мы пекли профитроли с заварным кремом, мама попросила испечь ей нормальный осетинский пирог с мясом. Ещё большей неожиданностью было появление мамы с пакетами, содержимое которых состояло из разливного пива (не характерно для мамы, предпочитающей водку или коньяк), сушенной рыбы, ингредиентов для чебуреков, конечно, с мясом.
Мама занесла пакеты, разделась до трусов и лифчика (которые, конечно, друг другу не подходили), налила себе в самую большую кружку пива, села на диван и включила телевизор на шансонной программе «Три аккорда». Что было дальше? Дальше мама надела шелковый халат и нажарила вкуснейших чебуреков с тонким тестом и тянущимся сыром с зеленью внутри. И, конечно, чебуреки с мясом.
По признаниям самой мамы стейк с кровью для нее большее лакомство, чем наполеон со сливочным кремом. А стейк с кровью под водочку могут сделать день счастливым и запоминающимся. Я считаю, женщина, родившая пятерых детей, заслуживает стейк с кровью и с водочкой даже больше, чем букет цветов.
С детства остались воспоминания о том, как мама говорила мне: «Я думаю»., подразумевая просьбу не мешать её думам. И она действительно думала. Кажется, что до моих лет 10 она думала без перерыва. О чем она думала – знание сокрытое ото всех. О том, что она думает, мама говорила мне до тех пор, пока не встретила отчима. После чего она, видимо, думать перестала. Но до этого думать ей приходилось много. Видите ли, как я уже говорила, мама была женщиной предприимчивой, бизнес-вумен 90-х, имела бизнес, постоянно летала в Италию и во Францию (бюстгальтер La Perla из главного «универмага» Парижа достался мне по наследству и со всеми почестями хранится в коробке для белья), была самой стильной (с её неординарным вкусом) и самой яркой (не без каре и рыже-красных волос). Знаю точно, что у неё была самая длинная в городе шуба, как говорится, в пол, и у неё у первой появилась машина Ford в то время, когда все продолжали пользоваться советским автопромом. Думаю, картина успеха ясна. Так вот этой женщине со временем приходилось придумывать всё более изворотливые и хитроумные ходы, чтобы приумножить доход от остатков бизнеса после побега от долгов (долги тогда были у всех, все всё делали в долг, и мало кто этот долг возвращал по причине обостренного в русском человеке чувства справедливости, а брать с русского человека огромные проценты несправедливо, поэтому справедливо их не возвращать).
Помимо того, что мама много думала, она много читала. Литературу до сих пор мне не доступную. Елена Петровна Блаватская была такой же квартиранткой в многочисленных квартирах, которые мы снимали и с которых переезжали. Мама прочла все её труды. Мне было даже страшно смотреть на пугающую тёмно-коричневую обложку с большими буквами «БЛАВАТСКАЯ». Помню ещё Пауло Коэльо с его романами-притчами, философско-психологическими рассказами. Потом, уже по прошествию почти десятилетия, когда возраст мой и жизненные обстоятельства позволяли и требовали одновременно решительных шагов, я приучила мама к Достоевскому и Толстому (Льву, конечно). «Бесы», «Идиот» и «Братья Карамазовы» стали для простой еврейской женщины русского происхождения личной душевной болью. «Крейцерова соната» читалась вслух, в кругу членов семьи, оказывающихся в комнате в момент громогласного чтения (читала, конечно, мама) (я вспомнила, для чего она читала вслух: отчим – человек деревянный и до удивления равнодушный ко всему, читая вслух, она пыталась привлечь его внимание к вещам, волнующим её, она пыталась разделить с ним то прекрасное, что ей хотелось передать ему, ему ничего не желающему куску бревна; я до сих пор удивляюсь его закостенелости, боязни эмоций, мира, себя, своих детей, в круг которых, я, спасибо, Господи, не в хожу). Так я стала постоянным дилером литературы для мамы. Я выбираю и покупаю ей книги, распечатываю неизданные работы. В этом смысле любовь к чтению действительно
Чем ещё могла удивить маман мой юный детский впечатлительный организм? Всё просто: что остается после размышлений и книг? Кино. А лучше авторское кино «не для всех», что говорится, элитарное. Просмотр французских, вообще, давайте сразу, европейских фильмов происходил в неизменном семейном кругу, хотя фильмы могли быть и достаточно откровенными – мы были прогрессивной семьей, поэтому откровенные сцены никого не останавливали. На выбор предлагалось: или смотреть и задавать вопросы, или закрывать глаза и не задавать вопросов. К сожалению, я не помню, какие именно фильмы мы смотрели, я помню только две сцены из разных фильмов, обе интимного содержания, но не помню ни одного фильма в целом. Хотя трудно не запомнить, после какого кино, мама рыдает на порожках подъезда, а тебя-ребенка это так раздражает. Но я смогла и не запомнила.
Господи, как же мне сейчас хорошо. Маленькое отступление, простите мне эту шалость. Мне почти 23 года. На улице ледяной сентябрь, пасмурный, холодный, дождливый и ветреный. Я безработная и молодая. На последние деньги я сходила на маникюр, а на обратном пути купила бутылку дешевого красного полусладкого вина (пишут, итальянского происхождения) и пачку любимых тонких сигарет Чапман. У меня есть бутылка вина, пачка сигарет, книга Альбера Камю, ноутбук. Вокруг меня из колонки кружатся звуки пения Нэта Кинга Коула. Я потягиваю сладкое красное вино и пишу эти строки. Я в квартире одна. За окном темно, вечер, осень, 5 сентября, воскресенье. Я думаю о зимах, которые провела в Москве, об очаровании зимы, о снежных сияющих ярмарках в городе, о глинтвейне, о подруге, которой рядом нет, но с которой мы столько выпили и столько километров прошли. Я ностальгирую. Я так молода и мне уже есть о чем вспомнить: о потерянном, об ушедших друзьях, об утерянных моментах, о неотданных объятиях. Наверно, дело тут главным образом в том, что я пока ничем не заменила ушедших, ничем не заполнила ниши, никому их пока не отдала. Я только всё закончила. Разорвала нити, смотала обратно их в клубок, клубок положила в карман широких штанин, спрятала его там и теперь иногда проверяю его присутствие холодными от осени пальцами.
Свобода сматывать и разматывать клубки с нитями была дарована нам с детства. Мама никогда нас не контролировала. Она всегда была другом, она и сама до сих сохранила в себе столько детско-восторженного, наивного, искреннего. Да, она могла побить всю посуду в доме, посрывать карнизы с занавесками, кидаться кружками, кричать, что кто-то из нас, чаще, конечно, я, вонзил ей нож в сердце, но она всегда делала это искренне, со всей отдачей и с таким же раскаянием, как нашаливший ребенок. Так вот, что читать, что смотреть, что слушать, куда ходить, что и с кем пить – всегда оставалась на наше (детей) усмотрение. Мама лишь со всем смирением и самоотдачей принималась за решение проблем от последствий нашего детского выбора. Такая была женщина: необузданная, искрящаяся и искренняя.
Заслуги маминого культурного воспитания, его влияние на меня преуменьшить сложно. Она меня не воспитывала, она просто была занята размышлениями и чтением, она показывала, чем наполнять своё время, делать его объемным. Она не заставляла и не настаивала, она лишь просила не мешать думать и читать. Тогда мне ничего не оставалось, кроме как самой начать думать и читать. При всём уважении мама оставалась той же бандитто-хулигано, девочкой, зарабатывающей на жизнь самостоятельно в вечных поездках и полётах за товаром, в поездах с 16 лет, в самолётах с 20 лет и в клетке собственных иллюзий с 30 лет. Натура многогранная моя мама. Выходит любопытно: я намекаю на драму, но не вывожу актёров на сцену и не разворачиваю действо. Вы чувствуете драму, но не знаете, из чего она состоит.