Прощайте, любимые
Шрифт:
Во время толчков тело старшего лейтенанта сползло на плечо Федору. Федор с трудом отодвинул его на место, как живого, и от этого прикосновения ему вдруг захотелось поговорить с этим, ушедшим из жизни человеком, как с живым.
— Вот видите, как все получилось, — говорил Федор, не глядя в сторону старшего лейтенанта. — А вы боялись, что вас расстреляет полковник Воеводин за невыполнение приказа. А у вас, наверное, жена и дети в Могилеве. А может, они успели уехать куда-нибудь на восток? Все равно они ждут отца и волнуются. Не говоря уже, конечно,
Колея стала мельче, машина пошла легче. Федор посмотрел на старшего лейтенанта — он, казалось, слушал и дремал.
— Вы, конечно, не знаете Кати, — продолжал Федор. — И я сегодня могу признаться, что не знаю ее. То мне кажется, что она без меня тоскует, что наши встречи приносят ей радость, то, наоборот, я вдруг чувствую себя лишним и ненужным человеком. У вас, наверное, не бывало такого. А у меня сложно. Не знаю теперь, что с ней и как. Там проходит фронт. Выживет ли она с ребенком в этом аду?
На востоке начало алеть. Наступал рассвет, а до базы снабжения было еще далеко. Рассвет — это вольная воля для истребителей и желтобрюхих бомбардировщиков. Что будет на этой запруженной дороге с рассветом?
Вскоре колонна остановилась. Впереди послышалась винтовочная и пулеметная стрельба. Побежавший туда Иван принес известие — наши части завязали бои с фашистскими мотоциклистами. Откуда они взялись? Слух о мотоциклистах облетел всю дорогу. Люди бросились прочь — в перелески, луга, в заросли хлебного поля. Федор, Иван, Эдик и шофер с ЗИСа собрались у полуторки. В отсутствие старшего лейтенанта Иван взял командование на себя.
— Говорят, влево по проселку можно еще проехать в сторону Чаус. Попробуем?
Они вынесли из кабины тело старшего лейтенанта. Оно застыло в сидячем положении и не разгибалось. Ребята посадили его у дороги спиной к дереву и сняли шапки.
— Простите, что так получилось, — сказал Федор. — Хоронить некогда.
Они обогнули остановившиеся на дороге машины и вскоре выехали на узенький проселок. Был он какой-то заброшенный, ненаезженный. На колее успела вырасти молодая трава. Но зато он был совершенно свободен, и хлопцы гнали как только могли.
За треском и грохотом кузова Федор не услышал выстрелов, и только посыпавшееся лобовое стекло вовремя предупредило об опасности. Федор изо всей силы нажал на тормоза.
Полуторку занесло в сторону. Они с Иваном вывалились из кабины в густую зрелую рожь, что поднималась вдоль дороги.
Федор услышал из ближайшего перелеска очереди крупнокалиберного пулемета. Он увидел, как неуправляемый ЗИС с ходу налетел на полуторку. Раздался взрыв.
— Эдик! Эдик! — истошным голосом закричал Иван. — Эдик!
Кто-то тяжело бежал во ржи. Хлопцы вскинули винтовки.
— Что вы орете? — спросил, запыхавшись, Эдик. — Опередили нас, гады.
— Ты что, ранен? — спросил Иван, увидев на шее и
— Как будто нет... — ответил Эдик и на всякий случай попробовал руки и плечи.
— Пятно у тебя на лице, — заметил Иван.
— Это не моя кровь. Шофера. Убили первой очередью...
Выстрелы из перелеска начали приближаться. Ребята увидели, как, подминая под себя спелую рожь, на дорогу осторожно выползла танкетка с черными крестами. За чей еще одна и еще.
— Придется отходить на Могилев, — проворчал Иван.
— А база снабжения? — спросил Эдик.
— Ты что, слепой? — Федор вытер вспотевшее лицо. — Теперь база в их руках.
Иван сплюнул и ожесточенно потер лоб:
— Пошли. Видите, хлеб загорелся...
Огонь из грузовиков переметнулся на спелую рожь. Легкий ветерок легко раздувал пламя, и оно, зловещее и беспощадное, двигалось на хлопцев.
Танкетки снова открыли стрельбу, но в горящую рожь не двинулись.
Когда хлебное поле кончилось, ребята вышли на маленький лужок, заросший невысоким ивняком. В ивняке журчал ручей.
— Тот, наверное, который мы переезжали. — Федор набрал в пригоршни воду, с удовольствием сполоснул лицо, упал на траву, широко разбросав руки. — Эх, вздремнуть бы часок.
Эдик умылся и прилег в тени ивняка. Рядом опустился Иван.
— Могилев окружен, — словно про себя проговорил Иван. — Надо во что бы то ни стало пробиваться к своим.
— На восток? — осторожно спросил Эдик.
— Ты что? — возмутился Иван и встал с места. — Географии не знаешь? Федя, подъем... На дорогу не возвращались — знали, гитлеровцы рвутся прежде всего к магистралям — железнодорожным, шоссейным и даже грунтовым, если по ним можно двигаться технике. Шли едва заметными тропками, иногда заброшенными, которые едва угадывались. На одной такой тропке они наткнулись на красноармейскую засаду.
— Документы! — потребовал младший сержант, молодой, совсем безусый парень.
Иван второпях подал предписание полковника Воеводина. Младший сержант прочитал, бросил взгляд на Ивана и спросил:
— Струсили, товарищ старший лейтенант?
— Почему струсили? — Иван недоумевал.
— Переоделись в гражданскую и драпать? Иван скупо улыбнулся:
— Во-первых, я не старший лейтенант. Он был с нами, но погиб.
— Вот как! — словно обрадовался младший сержант. — Нынче ваш брат кем только не прикидывается. Сдать оружие!
Хлопцы бросили винтовки на землю.
— А вы кто такие? — гневно спросил Иван. — Мы ведь вас тоже не знаем. Одни вот такие проверили документы у нашего старшего лейтенанта, и будь здоров...
— Разговорчики! — прикрикнул младший сержант и приказал одному из красноармейцев: — Пойдешь со мной. А вы — вперед!
Хлопцев привели на опушку борового леса. Невысокого роста, щупленький, чисто выбритый и подтянутый капитан сидел над развернутой картой с красным карандашом в руке. Левая рука была забинтована и висела на перевязи.