Прощайте, серебристые дожди...
Шрифт:
— Грош цена нам, если бы мы не знали своё хозяйство! Кадры свои тоже знаем. Они у нас повсюду. Даже среди немецких сапёров.
В дуплах древних тополей свистит ветер. Кривые ветки осин, сталкиваясь друг с другом, говорят на птичьем языке: спик-спик, спик-спик. А сосны стонут и стонут, навевая печаль и тоску…
Сбор на северной опушке — таков приказ командира. Через два часа весь отряд сосредоточивается в одном месте, чтобы тенями проскользнуть через
Отпустив всех командиров, Оксана Белокурая села пришивать белый подворотничок к своей гимнастёрке.
«Что за блажь! — удивился адъютант. — Так ли уж важно, в каком воротничке ты в бой вступаешь?» Он долго косится на своего командира, а потом говорит себе: «Это нужно, чтобы не дать сломить себя. Вот в чём дело!» Она, между прочим, поэтому всегда бодрая, вроде бы и не умеет уставать. Если поворошить старое, найдутся, конечно, часы и дни, когда она и горевала. Например, после взрыва Красного моста, когда потеряла Оксана Белокурая своих друзей — Артиста и Отто.
Человек, сооружённый из костей и мяса, всё-таки легко раним и, честно говоря, почти беспомощен перед безносой. Если в своё время под кожу, набитую всякой всячиной, мать не сумела вдохнуть отважное сердце, неоткуда взяться и отважному человеку.
А что у него, у Байгужина, под кожей в груди бьётся, а?
…Рано или поздно наступает такая критическая точка, иначе говоря, разлад с собой, когда ты бессилен заставить себя сделать следующий шаг. Хотя с яростью приказываешь себе: а ну иди, а то каюк тебе! Но проходит пять минут, десять, четверть часа, а ты всё плетёшься и плетёшься за командиром. И не околеваешь. Просто ты выкладываешься до конца.
Что тебя держит на ногах? Может, вера в то, что от твоего маленького подвига, от прилежного исполнения приказа в конечном итоге выдюжит отряд?
Однако «второе дыхание» появляется лишь у отважных парней! Про то, есть ли у него, Азата, «второе дыхание» или нет, ничего определённого он сказать не может.
А ветер надрывается. То пугает дьявольским смехом, то щенячьим визгом. Что ждёт партизан в ночной дали?
…Ровно в полночь весь отряд подтянулся к месту сбора в ожидании жестокой схватки, возможно, и гибели. А внешне всё выглядит обычно, буднично. Единственно, что отличало нынешнюю ночь от предыдущих, это отсутствие зычных команд, хлёстких рапортов, взрывов смеха.
Нынче не смей звякнуть, кашлянуть, застонать. Тем более баловаться табаком. Сама смерть не советует!
В кромешной тьме молчаливая колонна партизан, похожа на стену из колышущихся призраков. А они между тем, эти призраки, своим дыханием согревают друг друга и вроде бы даже подпирают один другого.
Ветер разносит тихий случайный шепоток. Каждый прислушивается не только друг к другу, но и к тому, что происходит у фрицев.
— Слышишь, мотоциклисты шныряют?
— Слышу. Кто-то вздыхает:
— Ну и ветер!
— Нынче он нам подмога. Ухудшает видимость, скрывает шум шагов, усыпляет тех, кто в дозоре.
—
— С чего ты взял? — доносится обиженный шёпот. С грохотом прошёл невидимый поезд.
Как раз в это время всех выстроили. На самом правом фланге разведчики, затем первая и вторая роты; на самом левом — хозяйственники.
По такому распорядку, друг за другом и пойдут партизаны на минное поле.
Лишь Азат Байгужин не встал в строй. Как-никак он адъютант командира! Его место — на три шага позади командира отряда.
«Неужели митинговать, как всегда, будем? Это под носом-то у противника?» — ужаснулся Азат Байгужин.
То же, наверное, думали и другие. Но приказ есть приказ: все вытянулись по команде «смирно!».
Вражеская ракета, взлетевшая вверх, вырвала из темноты опушку, и верный адъютант увидел такое, во что, если бы сам не был свидетелем, никогда бы не поверил. Оксана Белокурая, подойдя к Ивану Ивановичу, расцеловала его. Следующей приняла поцелуй командира девушка-подпольщица. Потом подошла очередь командира разведчиков — Нура Загидуллина.
Азат Байгужин ущипнул себя: может, это ему снится? И то, что лес шумит, и то, что буря рыдает?
А командир между тем шла и шла от одного к другому и всех подряд целовала. Сколько Азат её знает, никогда она никого не целовала. А тут, здрасте-пожалуйста, всех подряд!
От крайнего изумления, наверное, Азат присел на пень, да так и остался сидеть.
Но вот вышла одна промашка. Командир никак не могла дотянуться до щеки высоченного истребителя танков из второй роты, а тот никак не решался наклониться, потому что была команда «смирно!».
Азат готов был отколошматить этого подрывателя танков.
И вдруг Азата осенило: поцелуем командир и напутствует и прощается. Вроде бы говорит: мы будем рядом, если придёт победа; мы будем рядом, если придётся умирать.
Много других прекрасных и необходимых слов несла она, наверное, своим поцелуем.
«Этот «митинг» самый лучший, какой я видывал!» — подумал Азат Байгужин.
Не беда, что она забыла поцеловать лишь его, Азата. Наверное потому, что он не стоял в строю, а скользил за ней как тень. А свою тень, как известно, не целуют. Но как Азат ни пытался себя успокоить, обида оставалась.
Раздалась команда «вольно!». «Митинг» закончился. Вот-вот последует команда: «Марш — вперёд!»
Но тут Оксана Белокурая обернулась к своему адъютанту и расцеловала его горячее всех.
Наверное потому, что вернее верных адъютантов нет никого на свете!
«Все бы войны так просто делались: женщина поцеловала — мужчина победил!» — рассуждал юный партизан Азат, осторожно шагая по минному полю. В растянувшейся цепочке он занимает четвёртое место, сразу после овчарки, подпольщицы и своего командира. Одним словом, он четвёртый по счёту кандидат в покойники, ежели придётся встретиться с безносой. «Кто знает, может быть, ласка совсем не лишняя на поле боя? Ежели на то пошло, без поцелуев тоже никак невозможно воевать!» — к такому неожиданному выводу приходит Азат Байгужин.