Прощайте, сожаления!

Мамонтов Олег Николаевич

– Он у себя дома никого не принимает, а с теми, кто не называет себя, не будет говорить даже по телефону.

Каморин молча отошёл от калитки, почти не сомневаясь в том, что Гомазков его всё-таки примет. Ведь сообщение о неизвестном посетителе должно возбудить его любопытство. Это же человек азартный, увлекающийся, судя по делам, которые проворачивает. Он должен загореться желанием увидеть того, кто посмел добиваться его аудиенции, и узнать, какой информацией владеет незнакомец и чего хочет. Конечно, после скандальной публикации в "Либеральной газете" Гомазков не станет встречаться с представителем столичного СМИ ни в каком случае. Разве что для посланца явного официоза он мог бы сделать исключение. Но в данном случае у Гомазкова нет оснований опасаться встречи

с заезжим журналистом. Ясно, что никакой московский корреспондент не будет сидеть три дня в Ордатове в ожидании встречи, да и не затеряться ему в городе, как иголке в стоге сена...

36

Гомазков на самом деле был заинтригован известием о таинственном посетителе. Сначала оно только позабавило его, однако на следующее утро, когда он проснулся задолго перед рассветом и ещё в постели всё хорошенько обдумал, его охватило беспокойство. Это чувство затем не оставляло его в течение двух следующих дней. Занимаясь своими обычными рабочими делами, он чувствовал, что внутри него зреет тревога. И вызывали её, несомненно, мысли о субботнем визитёре. Кто знает, с чем пожалует этот тип? А что, если это мститель за оржицких фермеров с заточкой за пазухой? И всё-таки принять его нужно, иначе продлится нынешнее мучительное беспокойство. А на случай каких-то эксцессов уже приглашён судебный пристав Глазов, давний знакомый...

Об этом думал Гомазков, прохаживаясь субботним утром по просторной анфиладе второго этажа своего коттеджа, переходя из гостиной в столовую, далее в кабинет и спальню и затем в обратном направлении. Эти уютные пространства, выдержанные в одном стиле, плавно перетекали одно в другое. Всюду было тёплое, благородное дерево: потолочные балки, настенные панели, паркет, мебель - всё было изготовлено из массива дуба. В гостиной он задержался на несколько минут у камина, наблюдая за тем, как пылают и пышут жаром берёзовые поленья, медленно осыпаясь рдяными угольками... Весь этот старательно, любовно устроенный комфорт теперь вызывал у него сожаления, как перед потерей, расставанием. Дадут ли ему встретить здесь уже недалёкую старость?

Больше всего Гомазков боялся не мести в виде физического насилия со стороны отчаянного одиночки - по-настоящему страшила его опасность попасть в опалу у высшей власти. Такая возможность в принципе не исключалась после того, как в истории с оржицкими фермерами он столь неосторожно подставился, став героем публикации столичной газеты. Не явится ли к нему с требованием чистосердечного признания посланец неких властных структур, который уже несколько дней сидит в Ордатове для сбора компрометирующих материалов?

Менее всего он верил в то, что это был действительно журналист, особенно местный, поскольку знал, что он, заместитель председателя областного суда, ордатовской прессе не по зубам. Все издания региона влачили жалкое существование и зависели от бюждета. Даже немногие коммерческие газеты выживали в значительной мере за счёт грантов и заказных материалов, оплаченных из казны. Зачем кому-то из местных СМИ портить отношения с одим из столпов региональной власти?

Реальное значение Гомазкова определялось не его должностью. Формально подчиняясь председателю Ордатовского областного суда, фактически именно он руководил региональной судебной системой. Председатели были выходцами из других регионов и назначались с подачи Верховного Суда исходя из соображений политической конъюнктуры и обеспечения баланса интересов различных кланов внутри этого органа. Не зная местной специфики, эти ставленники центра в своей практической деятельности всецело полагались на уже сложившееся руководство судебных органов Ордатовской области, в котором самой видной фигурой был Гомазков.

Региональная судебная система приобрела в Ордатове статус настоящей третьей власти именно в те годы, когда Гомазков делал в ней свою карьеру. По мнению осведомлённых наблюдателей, эти два процесса были взаимосвязаны.

В восемьдесят втором году, когда юный Гомазков решил по окончании средней школы стать юристом, суды и прокуратура были только вспомогательными механизмами партийного номенклатурного аппарата, который господствовал в стране. Советский строй обеспечивал юристам как послушным винтикам своей системы безбедную жизнь и престижный статус, поэтому конкурс для желающих учиться на юридических факультетах был в СССР всегда достаточно высок. Чтобы повысить свои шансы на получение специальности юриста, юноша Гомазков приехал из своего родного украинского городка Золотоноша в Ордатов, где местный университет открылся лишь незадолго до этого и привлекал ещё сравнительно немного абитуриентов. К тому же в Ордатове существовала следственная школа, также готовившая юристов.

По окончании университета Гомазков не вернулся в свой родной городок, а остался в Ордатове, где для молодого юриста было больше возможностей сделать карьеру. Немного поработав в адвокатуре, он стал судьёй Оржицкого районного суда. Благодаря своей способности всё схватывать на лету, особенно то, что требовалось для угождения начальству, и тогдашней установке на выдвижение в судебных органах молодых кадров он вскоре был назначен председателем Оржицкого районного суда. Затем с промежутками в несколько лет им были достигнуты следующие ступеньки карьерной лестницы: должность председателя Центрального районного суда Ордатова, а затем и заместителя председателя Ордатовского областного суда по гражданским делам. В знак признания его авторитета и заслуг перед судейским сообществом он был избран председателем областного совета судей.

Именно при Гомазкове региональная судебная система впервые проявила себя на политическом поле. Решениями местных судебных органов были один за другим отстранены от должности два избранных населением мэра Ордатова, которые оказались популистами и посмели вступить в острый конфликт с губернатором. Хотя это было сделано ради укрепления вертикали исполнительной власти, в выигрыше вместе с губернатором оказалась и региональная судебная система, также утвердившая свой властный статус. И если губернатор вместе со своим аппаратом вышел из недр советской номенклатуры, то местные правоохранители во главе с Гомазковым стали новой властью, которая не зависела от старого чиновничества и заставила его считаться с собой.

Ордатовское чиновничество сложилось за долгие годы господства в СССР партийной номенклатурной системы как сплочённая и практически закрытая каста. Доступ в неё отпрыскам номенклатурных чиновников давался почти автоматически, а чужаки могли попасть на сколько-нибудь престижные места с превеликим трудом, только за особые заслуги и дарования. В смутное горбачёвское время власть старого чиновничества в Ордатове не поколебалась. Ордатовские чиновничьи кланы благополучно пережили и перестройку, и распад СССР. Уже без оглядки на обком они прибирали к рукам различные активы. Последний советский мэр Ордатова, в прошлом председатель горисполкома, по выходе в конце девяностых в отставку вдруг оказался хозяином торгово-развлекательного центра в самом престижном месте города - про этот объект горожане ядовито говорили, что мэр его "намэрил".

Однако в процессе прибирания к рукам ценных активов ордатовской чиновничьей касте пришлось потесниться, уступив место высокопоставленным правоохранителям, значение которых в постсоветское время резко возросло. Хотя и в советское время местные судьи, прокуроры и высокие милицейские чины тоже формально относились к номенклатуре, но по отношению к областному партийному и советскому номенклатурному начальству они играли, в сущности, роль уважаемой обслуги. Эта ситуация в корне изменилась в годы карьерного восхождения Гомазкова. Тогда силовики стали участниками борьбы за обладание всевозможными активами наравне с чиновничьей элитой. Это выразилось в практике силовых "наездов" на предпринимателей, которая вдруг вошла в порядок вещей. В связи с чем в Ордатове начали поговаривать о том, что люди в погонах и судейских мантиях действуют в своих собственных корыстных интересах.