Прощайте, сожаления!
Шрифт:
– Петина Александра Викторовна, обвиняемая по статье сто пятьдесят девятой, части четвёртой. На днях следователь передал её дело в Центральный районный суд. Её принудили к преступлению помимо её воли...
– Вы просто шантажируте меня, и потому я говорю: вон!
– сказал Гомазков негромко, стараясь, как всегда, сдержать гнев, чтобы сберечь нервы.
– Надеюсь, вы ещё недолго будете журналистом и пожалеете, что сунулись сюда...
За несколько секунд на лице Каморина сменились выражения испуга, горечи и усталой покорности. Он попятился к двери, всё ещё продолжая смотреть на Гомазкова, словно в надежде на то, что тот передумает, но затем точно опомнился, развернулся и поспешно вышел. Тотчас в кабинет
Оставшись один, Гомазков сильно хлопнул кулаком по своему столу и истерически рассмеялся. Когда приступ смеха прошёл, он вытер тыльной стороной ладони слёзы с глаз и облегчённо вздохнул. Как же он был глуп! Нашёл о чём переживать! Только такие идиоты, как этот Каморин, могут предъявлять ему какие-то претензии! Да в самом плохом случае его, имеющего заслуги в истории с мэрами, не посадят, а только тихо отправят на солидную судейскую пенсию. Хотя что ему пенсия, когда на старость припрятаны средства в офшорах!..
37
Во вторник двадцать восьмого марта, спустя десять дней после посещения Гомазкова, Каморин явился к десяти часам утра в Оржицкий районный суд. На это время было назначено судебное заседание по рассмотрению его иска об отмене дисциплинарного взыскания - замечания. Ответчица Гузеева, пришедшая раньше и дожидавшаяся вызова в коридоре на скамейке возле двери с надписью "Федеральный судья Засимович Л.А.", встретила своего подчинённого ненавидящим взглядом. Засимович пригласил обоих в свой тесный кабинет, скороговоркой спросил, поддерживает ли истец свои требования, признаёт ли их ответчица и не желают ли стороны заключить мировое соглашение. Затем Каморину и Гузеевой было предложено изложить свои доводы.
Каморин заметил, что судья избегает смотреть в его сторону и за всё время заседания лишь однажды бросил на него взгляд, притом быстрый, тусклый, равнодушный. Зато секретарша судебного заседания, молодая особа, посматривала на Каморина с любопытством. Он подумал, что за короткое время работы в "районке" стал в Оржицах довольно известен и вызывает у местных интерес. Тем больший, что к подобным тяжбам с начальством здесь не привыкли.
После изложения своих доводов стороны получили слово ещё раз. Каморин знал, что повторные выступления называются прениями и должны обобщать факты, озвученные ранее. Но всё, что он мог сказать, уже прозвучало в его первом выступлении, и потому он просто повторил ранее сказанное. Гузеева тоже была не слишком многословна. Она сделала упор на то, что оказались ущемлены интересы бухгалтера ООО "СПК "Глубковский" Пустоваловой, и цитировала её жалобу, приобщённую к делу.
Всё слушание дела не заняло и получаса. После чего судья предложил участникам процесса выйти в коридор, чтобы он мог остаться один в своём кабинете и обдумать решение. Уже через пять минут секретарша попросила Каморина и Гузееву зайти снова. Судья оправил свою щёгольскую чёрную мантию, которая делала его похожим на испанского инквизитора, и всё той же скороговоркой зачитал резолютивную часть решения: "Каморину Дмитрию Сергеевичу в иске к редакции газеты "Оржицкая новь" отказать". Мотивировочная часть была обещана через три дня.
Каморин с тоской поплёлся в редакцию, не зная, что ему делать. Не лучше ли уволиться сразу? Ведь в любом случае ему долго здесь не продержаться, даже если он горстями будет принимать таблетки от давления. Нужно уходить, пока стерва Гузеева не загнала в гроб или не уволила "по статье". И почему ему так "везёт" на стерв?.. К тому же, не имея на руках мотивировочной части судебного решения, он в ближайшие дни даже не сможет обжаловать его, а тем временем
Вспомнив о том, что беда не приходит одна, он из редакции позвонил Стаднюку, адвокату Александры. Так и есть: Стаднюк сообщил, что слушание дела Александры назначено на завтра, на одиннадцать часов. Как-то подозрительно быстро вокруг него собирались несчастья... Не значит ли это, что Гомазков выполняет свою угрозу?
На следующее утро Каморин был во власти сильнейшего искушения отправиться вместо редакции в Центральный районный суд на слушание дела Александры. Его остановило только совершенно ясное понимание того, что Гузеева непременно и с радостью воспользуется такой удобной возможностью объявить ему новое взыскание. Он с трудом дождался трёх часов, когда слушание уже наверняка должно было закончиться, и снова позвонил Стаднюку. Тот сухо сообщил приговор: восемь лет в колонии общего режима и штраф в размере одного миллиона. Разумеется, будет апелляция, но надежд на успех мало...
Спустя два дня, в пятницу тридцать первого марта, вскоре после полудня, к редактору "Оржицкой нови" были вызваны Каморин, Барахвостова и Сологубова. Когда Каморин переступил порог редакторского кабинета, то увидел, что там рядом с Гузеевой сидели глава района Жоголев и сорокалетняя крашеная блондинка крупного сложения. На макушке Жоголева, нарушая всегда лоснящуюся, прилизанную гладь его жидких волос, торчал вихор, и это был плохой знак: шеф явно находился не в духе. За бликующими стёклами очков нельзя было разглядеть его глаза. А в блондинке Каморин узнал начальницу отдела культуры, молодёжной и социальной политики районной администрации Евгению Рыльскую - ту самую чиновницу, с которой от танцевал на юбилее газеты. Она сумела сохранить свою должность после смены главы района. Барахвостова и Сологубова подошли на минуту позже и сели рядом с Камориным на свои привычные места, которые занимали во время редакционных планёрок.
– Конфликт в редакции продолжается слишком долго, мы не можем без конца заниматься им, - начала Рыльская.
– Нам постоянно звонят по этому поводу, в том числе из комитета по печати. И весь район уже знает, что Каморин упорно судится с редактором. Как можно так позориться?!
– она всплеснула руками в знак возмущения.
– Я принял решение о том, что Каморин, Барахвостова и Сологубова должны уйти, - махнул своей длинной, мослакастой рукой, будто отрубая что-то, Жоголев.
Старухи на несколько мгновений застыли, переваривая услышанное, затем что-то пробормотали и поспешно, как ошпаренные, поднялись со своих мест и вышли из кабинета. Каморин последовал за ними. "Ну вот и всё", - подумал он с горечью, но отчасти и с облегчением. Теперь со спокойной совестью можно было уйти. Потому что, пусть с перевесом только в триста голосов, Жоголев был всё-таки выбран населением района - то есть, формально, теми самыми читателями, для которых трудились районные газетчики. К тому же газета принадлежала власти, а Жоголев как раз и представлял её.
Каморин вернулся в свою рабочую комнату и там, не торопясь, написал заявление об увольнении по собственному желанию. По пути в редакторский кабинет он заглянул в комнату старушек и узнал, что они тоже написали завления. Он испытал чувство вины: может быть, если бы не он, они ещё удержались бы в редакции, но теперь, похоже, выгоняли в первую очередь его, а их - за компанию. Барахвостова в последние минуты пребывания в редакции проявила свой настырный характер только ворчанием: мол, она в пору работы в Ташкенте пережила стольких начальников, а тут какой-то выскочка, едва ставший районным главой, выгоняет её... Из её слов можно было понять, что она лично поучаствовала в смене некоторых ташкентских начальников...