Прощение
Шрифт:
– Ты не веришь в то, что у человека может случиться помрачение рассудка? – спросила Клэр, отворачивая кромку футболки, чтобы увидеть, сохранилась ли линия загара. – А потом его состояние улучшится?
– Если говорить о людях неполноценных, вероятно, – ответила я. – Но не о людях, которые получили ученую степень в области фармакологии. Может, надо делать скидку тем, кто всю жизнь был сумасшедшим. Родился таким.
– Хм, – только и вымолвила Клэр.
– Что говорит твоя мама?
– То же, что и ты.
– А папа?
– То же, что и ты.
– Что
– Я просто считаю, что нельзя нести ответственность за поступок, который совершаешь не по своей воле. Можно ненавидеть грех, но не грешника.
– Не думаю, что это звучит хорошо в отношении памяти Беки и Рути.
– Сестра, ты несправедливо меня обвиняешь, – произнесла Клэр, хотя мы очень редко обращались друг к другу, как предписано Церковью. – Я чту память о них. Просто я хочу сказать, что никто ни за что не совершил бы этого преступления, будучи в здравом уме. Только человек, одурманенный наркотиками, или настоящий сумасшедший, или палач. Поэтому я не могу не согласиться с решением судьи. Хотя не говорю, что оно мне по душе.
Я встала и обняла ее.
– Это уже позади, – сказала я, – и если бы я решила вернуться в баскетбольную команду, то уже никто не стал бы пялиться на меня. Может, теперь моя мама выйдет из состояния забытья. Может, Рути и Беки с большим пониманием отнесутся к такому повороту нашей судьбы, потому что им должно быть все известно.
– Я тоже так думаю, – кивнула Клэр.
Мне так хотелось быть нормальной и обычной. Для этого был только один способ, если ты девочка-подросток, поэтому я спросила:
– Тебе нравится Дэвид Пратт?
– Мы с тобой говорили не о Дэвиде Пратте. Мы говорили о прощении и о том, как ты восприняла приговор.
– Я знаю, – с надломом вымолвила я.
Что мне было ей сказать? Что я на самом деле думаю? Мы всегда были почти зеркальным отражением друг друга, с тех пор как стали учиться в начальной школе. Она заслуживала того, чтобы знать правду.
– Клэр, – начала я, – то, что я скажу, может привести тебя в шок.
– Ничего из того, что ты мне скажешь, не приведет меня в шок.
– Я и вправду думаю, что он должен был умереть. А еще лучше если бы на его глазах убили жену, раз уж ему стало настолько хорошо, что он понимает, каково это – чувствовать боль.
Клэр медленно выдохнула сквозь сжатые губы:
– Шшшшшшш.
Я поняла, что она делает дыхательное упражнение, чтобы успокоиться.
– Ронни, ты не должна отравлять себя такими мыслями, – произнесла она. – Но в твоей ситуации подобные слова кажутся абсолютно нормальными. Он очень раскаивается. Уверяю тебя.
– Что ты хочешь сказать? Мне все равно. Я не желаю, чтобы он ходил по земле, где Рейф. Где я.
– Ты хочешь, чтобы он был в раю вместе с Рут и Ребеккой? Потому что, если он раскается, как и полагается верующему, то именно туда улетит его душа. Для него это будет освобождением, благодатным бегством. Или же ты хочешь, чтобы он остался здесь, каждый раз закрывая глаза и думая о том, что совершил? Что для него хуже?
– Я никогда не думала об этом в таком духе, – сказала
– Мне кажется, что именно ты получила то, чего хотела.
– Я никогда не задумывалась об этом, – повторила я. – О том, что он все время думает о содеянном.
– Это должно быть таким мучением, – тихо произнесла Клэр. – Ну а то, что касается Дэвида... Мне он нравится, как и все дети Праттов.
– Я не думаю, что мы можем сидеть и болтать ни о чем после такого разговора.
– А я думаю, что мы не могли бы сидеть и болтать ни о чем, если бы такого разговора не было.
В этом была вся Клэр. Даже когда она не одобряла чего-то, она все равно выказывала понимание. Наконец, преодолев себя, я спросила:
– Я хотела сказать, нравится ли он тебе, именно тебе?
– Мы слишком маленькие, для того чтобы рассуждать на такие темы, Ронни.
– Мне нравится... Мико.
– Ты с ума сошла? – воскликнула она, и на мгновение мы превратились в двух девочек-подростков, которые сидели и хихикали, говоря о каких-то пустяках. Было так хорошо!
– Он даже не обсуждается как кандидатура! Он ведь пьет кофе. И его мама не член Церкви. Да он, наверное, сексом уже раз десять занимался.
– Ты не можешь сказать наверняка! Кофе для него не грех, потому что Мико не мормон. И он пьет только дорогие напитки, там и кофе, скорее всего, половинка унции, а остальное – молоко. Я видела, у его мамы есть такая интересная кофеварка.
– Все-таки это грех, – упорствовала Клэр. – Это все равно что сказать: я курю всего одну сигарету в день, поэтому я толь ко немножко грешник.
– Это не грех, – возразила я. – Это их образ жизни. Я не говорю, что на это не стоит вообще обращать внимания. Но из-за такого перед тобой не закроются врата рая. Джозеф Смит сказал, что настанет Судный День и многие из тех, кто не попадут на небеса, окажутся мормонами! Так, ладно, ради меня он начнет пить кофе без кофеина, обратится в нашу веру, совершит миссионерское путешествие. А потом я спущу с вершины башни свои длинные волосы, он завяжет их в узел и взберется ко мне. Мы спустимся вниз вместе, после чего поженимся и будем практикующими врачами.
– Я не думаю, что Мико Сассинелли станет врачом.
– Почему нет? Его отец ведь врач? И он собирается в колледж.
– Ронни! Он же любит только дурачиться, и ничего больше.
– Это твой брат Денис любит дурачиться.
– Ему ведь двенадцать лет. Он считает, что намазать волосы зубной пастой – это весело.
– Ну, зато он хорошо учится в школе. Он участвовал в рождественском концерте, пел в хоре. Он хороший ребенок, и очень умный, хотя и любит подурачиться.
Мыс Эмори всегда отправлялись в большой храм, чтобы послушать хор и порадовать детей рождественскими представлениями. После убийства сестер, когда Рейфу было всего три недели, мы все пропустили. Можно было послушать записи, но вживую все звучало совсем иначе. Это было как если бы пение раздавалось с небес. В то Рождество, когда я отправилась в Калифорнию, Клэр пела там в мюзикле – она получила стипендию как одаренная ученица.